Кольцо с бирюзой
Шрифт:
Ксанте лежала без сна в своей постели. Казалось, хищный ветер грызет ее внутренности. Она смотрела на освещенную луной стену и вдруг с тревогой заметила, как там вырисовывается образ женщины, склонившейся над столом, за спиной у нее стоял едва различимый дьявол. Она в ужасе закричала и спрятала голову под одеяло. Сердце у нее колотилось.
Пробили часы, она снова взглянула на стену. Стена была светлая и пустая. Ксанте закрыла глаза, но сердце продолжало колотиться. Страх не оставлял ее.
Впервые за несколько лет Ксанте принялась молиться Всевышнему. Мысленно
Наконец она уснула.
Глава 31
Следующий день Ксанте провела за стиркой белья. Поздно вечером она пришла в большую кухню и вздрогнула, увидев Ланселота, сидящего в одиночестве у огня, уперев сапоги в горячие кирпичи. Он весело улыбнулся ей. Она нахмурилась.
— Что значат эти нахмуренные брови, моя принцесса? — вскричал он.
Ксанте почувствовала себя глупо, ей было стыдно признаться, что она ждала его прошлым вечером и ее обидело, что он не пришел. В конце концов, его приглашение — всего лишь пустые слова, флирт, ничего серьезного. Почему она решила, будто он говорит, что думает? Она женщина, ей тридцать один год, она привыкла к одиночеству. А он — хитрый молодой пес, любитель женщин. И разве она хочет, чтобы ей снова разбили сердце?
Но ее терзало одиночество.
— Сегодня я расскажу тебе несколько историй, — сказал он. Она наливала себе суп из котла и ничего не ответила. — Какие истории вам нравятся, принцесса? — Он наклонился к ней.
— Истории, в которых мужчины делают то, что говорят, — недовольно проворчала Ксанте, не удержавшись.
— Значит, вы любите забавные истории.
Она подняла глаза и увидела рядом его смеющееся лицо. Зубы у него хорошие — ровные и все целые, — но внезапно его веснушчатое лицо вызвало у нее отвращение — в его блестящих глазах она увидела жестокость.
Он положил свою белую руку на ее темную.
— Ну и какого ребенка мы с тобой сделаем?
Ксанте отшатнулась, уронив в котел половник, которым черпала суп.
— Никакого, прошу вас. Он будет пегий.
Ланселот, разозлившись, неожиданно схватил ее за талию.
— Сука, ты что, гордишься своей родословной?
Она начала кричать, но он быстро закрыл ей рот ладонью, развернул ее и наклонил над доской, на которой повар резал апельсины и где еще валялись кожура и нож. Она потянулась за ножом, но неудачно нож упал на пол. Ланселот оттолкнул его ногой в дальний угол кухни.
— Дьявол! — сказал он, задирая ей юбку. — Ты не прекрасная Лукреция, но я буду твоим Тарквинием. Помни, что ты — всего лишь рабыня.
Час спустя, когда Ксанте лежала на своей постели, умываясь слезами, у нее перед глазами возникла та же стена пламени, которая искажала лица друзей-христиан в Толедо в тот день, когда головорезы обозвали ее ведьмой и обожгли ей запястье. Теперь она все снова и снова потирала
Она закрыла глаза, пытаясь избавиться от видения, но пламя, оранжевое и черное, продолжало пылать за закрытыми веками.
— Хватит! — закричала она, заглушая свой крик подушкой. — Хватит!
В отчаянии она поднялась и вышла из своей комнаты в дальнем конце виллы, где жили все слуги. Взяв со стены в коридоре факел, она с трудом двинулась к средней части дома, там все еще слышался смех и голоса, становившиеся все громче по мере того, как она приближалась к гостиной. У полуоткрытой двери в большую комнату, где стоял клавесин с клавишами из слоновой кости, она остановилась.
Порции здесь не было. По условиям завещания отца она весь день не показывалась мужчинам, прибывшим в «Бельмонт», чтобы свататься к ней, бывая в их обществе всего лишь один час. И в этот час за ней строго наблюдал старый адвокат, составивший странное завещание ее отца. Но Нерисса наслаждалась обществом все время, и этим вечером она, раскрасневшаяся и веселая от вина, тоже была в комнате, смеясь в компании венецианских кавалеров Бассанио ди Пьомбо и Грациано ди Пезаро. Эти трое сидели за столом и играли в карты. Разливая им вино и смеясь вместе с ними, тут же был и Ланселот, выглядевший свежим, как апельсин. Когда он наполнял бокал Нериссы, та подняла на него взгляд, поблагодарила игривой улыбкой и назвала добрым синьором.
Ксанте хотела подойти к Нериссе, но сейчас все мысли об этом улетучились у нее из головы. Она повернулась и пошла на кухню, освещая себе путь факелом. Хотя было уже поздно, она разожгла огонь и в его свете нашла и подобрала что-то с пола у стены. Потом нагрела воды. В своей комнате Ксанте налила воды в оловянный таз, разделась и сидела в нем целый час, снова и снова намыливаясь и смывая с себя невидимую грязь.
Нож, подобранный на кухне, она положила рядом с тазом, в пределах досягаемости.
Кто-то, возможно Нерисса, рассказал Ланселоту, что Ксанте — не рабыня, а испанская мориска из хорошей семьи, потому что после этой ночи он стал обращаться к ней вежливо, без ухмылки. Он больше не трогал ее, а когда они сталкивались в кухне или в коридоре, быстро проходил мимо, и в глазах его мелькал страх. Это вызывало у нее улыбку — он опасался, как бы она не доставила ему неприятности. Так и было бы, скажи она слово Порции, или Нериссе, или даже только его господину, Бассанио, который, хоть и несколько туповатый и легкомысленный, казался добрым. Но она ничего не сказала никому из них. Даже другие служанки не услышали от нее ни слова, кроме предупреждения избегать Ланселота в пустых комнатах и темных углах. Она хранила молчание о своем изнасиловании. Ей хотелось забыть об этом, поэтому она ничего и не говорила.