Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е
Шрифт:
— Что ж это еще за скороходы?! — свернул Петр Иванович на Фонтанку.
Проходя мимо дома Муравьевых, Петр Иванович заприметил в окне Никиту Муравьева, по-летнему, в одной белой рубашке, писавшего, поминутно чиркая, русскую Конституцию.
Что ж, я думаю, отчего не писать конституции, сам бы писал, да сбыта мало: снести в наши журналы — упрекнут по-свойски, на театр — не возьмут, разве что для бенефиса… а известно, каковы разговоры с бенефициантами!..
«Странная все ж таки река Фонтанка, — думал Петр Иванович. — Решительно не встретишь
На балконе дома Нарышкиных сидел Дидро, с интересом наблюдая жизнь северной столицы, и хотя дом Нарышкиных в высшем смысле никак не мог выходить на Фонтанку, но обаяние великого гуманиста было безгранично…
Петр Иванович раскланялся с Дидро.
Лишь у входа в самый Летний сад наконец Петр Иванович добился положительного разъяснения народостечения: когда у него спросили серебряный рубль за место без кресла.
Во всю длину Летнего сада, между двумя аллеями, бегал скороход. В одиннадцати верстах от себя назначил он себе свидание с Победой через три четверти часа.
— Счастливая столица! — воскликнул Петр Иванович, доплачивая четыре рубля за кресло в первом ряду (диван для трех особ был по двадцати пяти рублей, кресла во втором ряду — по два с полтиной.)
— Счастливая столица! — воскликнул Петр Иванович. — Топот скороходов с утра наполняет ее коммуникации так же естественно, как шум морского прибоя!
Скороходы, могущие сегодня пробежаться вихрем, создающие вокруг себя моральную ауру прогресса, наглядного движения — сколь физического, столь и нравственного, — завтра из столицы перебегут в окрестные губернии, благотворно заражая своим примером…
Может же моровая язва, или проще — холера, распространяться с отличной быстротой, не предполагая в каком-нибудь человеке особенного к ней расположения, и равно пристает к людям всякого возраста и всякого темперамента.
Отчего же не получится у скороходов?!
Холера не происходит от свойств атмосферной температуры, ее опустошения одинаковы во все времена года.
Отчего бы и скороходам?!
Она не есть следствие сырости: живущие в местах низменных не более гибнут, нежели альпийские стрелки Иль-де-Франса.
Она не происходит от испорченного воздуха, ибо целые семь лет сряду появляется на самых противоположных местах Азии с разной злокачественностью.
Она, наконец, не заносится ветрами, но весьма часто распространяется в направлении, противоположном ветренному!
Это ведет к заключению, что холера сообщается от одного человека к другому по законам, ей свойственным и нам неизвестным.
То же должны устроить между собой скороходы для повсеместного распространения!
Что ни год, то холера!
Вот так всегда с подполковниками! Первые друзья парадоксов!
Давно уже у меня припасена мысль (думаю, не уместно ли будет как-нибудь продавить после на могильной плите), что подполковники для России есть то же самое, что кокосовая пальма для южных стран…
Роскошные
Смело можно сказать, что население множества приморских городов обязано своим существованием кокосу, непрерывно питающему круглый год.
В отношении России, я разумею, подполковник доставляет (и тоже круглый год) столь же обильную пищу: умственным провиантом, моральными припасами, отвечая самым разнообразным потребностям общества.
Но как достать плоды, столь высоко растущие? — затруднения у подножия пальмы.
В общении с подполковником таких затруднений нет и быть не может. У подполковников что в голове, поет добрый народ наш, то и на языке.
Из пальмы можно не только построить корабль с веслами, парусами и снастями, но и взять в дорогу рацион.
То же самое представляет собой капитан второго ранга для любого экипажа.
Конечно, из подполковников не нагонишь кокосового масла (в Гамбурге оно идет за 25 марок — центнер и, стало быть, дороже нашего конопляного и льняного), но зато любой подполковник может купить себе в рядах конопляного масла столько, что не приснится вечером всему невнятному Цейлону.
Между тем скороход прекратил пробеги и адресовал публике извинения, что не уложился в назначенный срок исполнения прежних намерений, касательно одиннадцати верст и три четверти часа: с утра он уже был принужден много ходить по Петербургу по делам гражданственным и семейным, а потому изнемог на силах…
Сборы были великолепные.
Петр Иванович, освеженный пробегами скороходов, продолжил свое движение навстречу шубе, покрой которой и происхождение… (Водятся, водятся еще на этом свете шубы!)
Тут же припомнилась Петру Ивановичу статья в утреннем нумере газеты о том, что в Дании датский же капитан-лейтенант фон Колленг нашел средство из морской воды дистиллировать пресную. И будто бы Шлезвиг-Гольштинское патриотическое средство принялось изучать сей аппарат со всем тщанием, доступным в Шлезвиг-Гольштинии.
— Есть ли в датской службе капитан-лейтенанты? — прикидывал Петр Иванович. — А если и есть, благодаря своему все ж таки полуостровному положению, то откуда же взяться в Шлезвиг-Гольштинии патриотическому обществу?..
Вторая статья в утренней газете извещала о прибытии в Петербург среди прочих и осьмилетнего англичанина.
Приезд в столицу осьмилетнего англичанина был для Петра Ивановича совершеннейшей загадкой.
Каковы намерения осьмилетнего британца?
Не последует ли следом прибытие среди прочих второго осьмилетнего англичанина?!
— Надо бы порасспрашивать у мальчиков из лавок, может, они уже сошлись с ним коротко и он открылся им или как-нибудь неосторожно обмолвился… — решил Петр Иванович и тут же свернул в казармы Измайловского полка (хотя крюк был немалый), в первую роту, где продаются у нас славные соленые огурцы, прямо подле школы гвардейских подпрапорщиков, лучшие вкусом и всего по 60 копеек за десяток бочек.