Коллектор
Шрифт:
— Спасибо, — я сунул ключ-карту в карман и двинулся наверх.
Допросные находились на втором этаже. Задержанных держали исключительно по одному во множестве тесных одинаковых камер, чтобы они не могли сговориться. Это еще одна психологическая уловка: мало кто чувствует себя уютно в гробу, а именно их эти камеры и напоминали. Единственный способ выбраться отсюда — это рассказать всю правду. Сдать все свои захоронки и криптокошельки.
Именно этой информации мне и предстоит добиваться от задержанного должника. И хорошо, что он уже прошел первичную обработку, так будет проще.
Официально мы применяли только разрешенные законом гуманные методы допросов. Такие же, как и в полиции. Очные ставки, поиск улик и прочее. Но на самом деле все было совсем не так. Ни у нас, ни у полицейских.
Удивительно ведь, нигде не случается так много сбоев в системах видеонаблюдения, как в полицейских участках и долговых тюрьмах. И эту закономерность до сих пор никто не заметил. Как так?
Поднявшись по лестнице, я прошел мимо ряда дверей, за которыми не было слышно ни звука. Допросные полностью изолированы. Ну а как иначе, нельзя же смущать простых клерков всхлипами, стенаниями и воплями.
Приложив ключ-карту к считывающему устройству, я дождался, пока створка отъедет в сторону, и вошел в помещение. Идеально белое и стерильное. Материал тут специальный, чтобы кровь, мочу, кал и другие биологические жидкости было легко отмывать.
Но кровь не приветствовалась. Мало ли, вдруг инспекция, и нужно будет предъявить задержанных? Так что подходить к делу нужно было с умом. Не как раньше, на улицах, когда достаточно было сломать должнику пару костей, выдавить глаз или еще что-то. Тут все-таки высокая корпоративная культура.
Нисбаев был привязан к металлическому стулу, такому крепкому, что его не сломаешь. Они, кстати, продаются в самых обычных магазинах, и Маруська как-то предложила купить такой нам домой. Потом долго спрашивала, почему я изменился в лице.
Должник посмотрел на меня ошалевшим взглядом. Вот она — суть первичной обработки. Мы постоянно находимся в информационном потоке, наши органы чувств перегружены всем на свете: зрительными образами, шумом города, разговорами окружающих, вездесущей рекламой. И вот тебе программно блокируют весь интерфейс, помещают в тесный «гроб», оставляя в полной темноте, и включают из динамиков белый шум. И оставляют так часов на двенадцать-шестнадцать.
Частенько бывало такое, что должники выдавали всю информацию еще до того, как коллектор приступал к своей работе. Но с этим так не будет.
— Ну как ты, Нисбаев? — спросил я, чуть пригнувшись, чтобы мои глаза оказались примерно на одном уровне с его.
— Ишак! — крикнул он в ответ. Что он там говорил дальше, я не услышал, потому что все его слова заглушил белый шум.
— Ну-ну, — проговорил я. — Кто тут ишак — большой вопрос. Думал, засядешь в Квартале, и мы тебя не достанем, что ли? Банды у тебя больше нет, все легли, ты сам это видел. Или надеешься, что кто-то там из них сюда приедет, попытается тебя выковырять? Да они тебя давно похоронили и наследство делят. Так что расскажи-ка лучше все сам.
— Мамой клянусь, убивать тебя буду! — крикнул он в ответ. — Твоими же кишками задушу!
— Кишками, говоришь, задушу? —
Нажал на кнопку, и панель отъехала в сторону. Естественно, что мы не могли демонстрировать все инструменты, с которыми работали.
Всего этого можно было избежать, если бы нам разрешили использовать для допросов химию. Но официально она есть только у спецслужб, причем не у каждых. У обычных легавых ее, например, нет. И это при том, что спецсоставы можно купить у любого решалы или почти любого рвача.
А во-вторых, химия была гораздо дороже, чем то, что мы использовали. Боль и страх — они ведь ничего не стоят.
Ну да, я угадал, от стены шел шланг с лейкой типа душевой, рядом лежала ветошь. Начнем, пожалуй, с этого.
Мне не нравилось причинять людям боль. Но приходилось убедить самого себя, что мне это по вкусу. Чтобы должник поверил, что если не расскажет, то я попросту запытаю его до смерти. Психология.
Вытянув шланг, я натянул на него насадку, чтобы вода била не тугой струей, а несколькими мелкими, как из душевой лейки, и подошел к должнику. Одним движением я уронил его вместе со стулом на пол так, чтобы он лежал лицом вверх.
— Ты в Ираке служил, я слышал, да? — спросил я. — Там песок, наверное, везде? А к водичке ты как относишься? Купался в Персидском заливе?
— В Иране! В Иране служил! Ничего не скажу, клянусь, ты пожалеешь, сын собаки! — повторил он.
Я пожал плечами, подключился к арестованному «по воздуху» и вывел данные его биомонитора на экран. На мне уже и так висело свежее убийство должника, еще один труп станет причиной для служебного расследования. Отстранение, проверка на профпригодность, куча психологических тестов и прочее. Во-первых, мне лень проводить время в клинике, а во-вторых, за это время мне никто не заплатит. Так что лучше перебдеть.
Накрыл лицо нещадно брыкающегося и дергающегося должника ветошью, выпрямился и включил воду. Прозрачные струйки потекли из лейки на лицо, послышался громкий крик, несколько судорожных вдохов, а потом он стал биться еще сильнее. Вода же стекала в специальные отверстия в полу. Очень удобно — если кто-то спросит, зачем здесь вообще шланг и ветошь, то можно всегда ответить, что для уборки.
Частота сердцебиения на биомониторе стала расти, я выждал секунд тридцать, не дожидаясь, пока она дойдет до красной отметки, после чего выключил воду. Наклонился, снял тряпку с лица Нисбаева, который судорожно пытался вдохнуть, а получив такую возможность, стал втягивать в себя воздух, будто загнанная лошадь.
Ну, по крайней мере, так писали в книжках, которые я читал. Естественно, что настоящую живую лошадь мне никогда не увидеть.
— Ну что? — спросил я. — Еще попьешь или сразу заговоришь?
Ответ должника заглушил белый шум. Иногда это очень удобно. Так ведь услышишь что-то в свой адрес, разозлишься, а в моей работе лучше быть абсолютно спокойным.
— Как хочешь, — пожал я плечами. — Значит, у тебя будет очень долгое утро.
Я вернул тряпку на место и снова включил воду.