Кома. 2024
Шрифт:
День второй.
5.
Завтракали мы с Марой поздно. Мы сидели в кухне и беззаботно болтали.
– Да, подруга, порадовала ты нас вчера. Ладка даже заснула в обнимку с компом.
– Здорово! Я рада, - откликнулась я, прожевав бутерброд с отвратительной колбасой.
– Но мне показалось, что платье не очень понравилось девочке.
– Что ты, что ты!
– запротестовала Мара.
– Очень даже понравилось! Только...
Гольская стушевалась и замолчала.
– Только что?
– Понимаешь... Ты не обижайся, Женечка, но ей нельзя носить такое дорогое платье и... И тем более привезенное
Я поперхнулась кофе и ошеломленно уставилась на подругу. Придя в себя, спросила:
– П-почему?
– Да потому, что это платье для богатых. Для Высших. А мы Средние!
– С каким-то надрывом громко вскричала Гольская и в сердцах бросила на стол нож, которым намазывала масло на горбушку батона.
Я молчала. Я просто ничего не понимала. Я не просто не понимала подругу - я была потрясена. Этот неожиданный эмоциональный всплеск Мары показался мне не просто странным, а очень странным.
– Так. Твоей дочери нельзя носить приличное платье, потому что вы средние. Это в каком смысле средние?
– Спросила я, стараясь говорить ровно и призывая в помощь свой здравый смысл.
– Понимаешь... как бы тебе объяснить?
– Мара на секунду задумалась и сделав глубокий вдох, решилась: - Мы... наша семья принадлежит к средней социальной группе...
– К среднему классу что ли?
– беспардонно перебила я подругу.
– Вот, вот. К среднему классу.
– Мара говорила, тщательно подбирая выражения и делая паузы между словами. Я чувствовала, что говорить ей нелегко, что она мучается и что ей отчего-то стыдно.
– Но у нас не принято произносить слова типа "класс", "слой" или "сословие". Мы просто говорим: Высшие, Средние и Низшие.
– Понятно, - отозвалась я, хотя мне было по-прежнему совершенно ничего не понятно. В голове завертелась куча вопросов. Когда люди стали причислять себя к классам? Как произошло это разделение? Закреплено ли оно законодательно на государственном уровне? И если да, то, когда это произошло? Почему расслоение общества тщательно скрывается или дезавуируется руководством страны? Разделение на классы в современном обществе - это нонсенс какой-то. И кто такие послушники? И если сейчас Мара говорит об этом как о свершившемся факте и ее дочери нельзя носить платье, предназначавшееся Высшим, то чего я не знаю еще? И о чем я даже не догадываюсь?
Я собрала нервы в кулак и спросила:
– И кто же относится к Средним и Низшим? С Высшими-то все ясно.
Подруга непроизвольно, словно по привычке, крепко сжала левой рукой правое запястье.
– Средние - это учителя, врачи, рабочие высокой квалификации, районные чиновники, рядовые моповцы...
– Ты хотела сказать менты, омоновцы?
– Нет. Именно моповцы. У нас теперь не МВД, а МОП - Министерство Общественного Порядка.
– Ясно. А Низшие?
– Это простые работяги. Ну... бедные... все те, кто занят неквалифицированным трудом и сельское население. А еще люди, которые живут в районных городках. Не так давно к Низшим причислили уголовников. Ведь надо устраивать шоу из судебных процессов над ними и смаковать смертную казнь, чтобы другие боялись. Раньше-то они ходили в Лишних и расстреливали смертников по-тихому.
– Что, казни показывают по телевизору?
– Нет, но о них много пишут в газетах и сообщают в новостях.
– А кто такие Лишние?
– Лишние?
– переспросила Мара, а потом серьезно сама же и ответила: - Лишние - это безработные, которые не платят налог на бедность. В разряд Лишних сразу причисляются те, кто в течение трех месяцев не нашел себе рабочего места. С трудоустройством было трудно, потому что увольняли
– Все понятно... Можешь не продолжать.
– Нет, дай мне договорить! Я уже много лет молчу и у меня нет сил держать все это внутри, - быстро и решительно заговорила Мара. В ее больших глазах стояли слезы, но голос не дрожал. Лицо подруги излучало такую решимость, что я вынужденно отступила.
– Хорошо. Я слушаю.
Гольская набрала воздуха в легкие и продолжила:
– А еще у нас есть Послушники. И по сути - это рабы. Это они следят за порядком на улицах и в подъездах. Это они прислуживают Высшим и выполняют в их домах всю грязную работу. Это они таскают камни на полях и моют деревья и траву. И совсем скоро их можно будет официально покупать и продавать. И выкупать. Уже готовится Указ.
– Мара провела ладонями по бледному лицу, словно стирая какое-то страшное воспоминание и очень тихо, едва слышно, добавила: - Правда выкупать уже можно и сейчас, только негласно и за очень большие деньги. Но как правило, чиновники идут на это неохотно и крайне редко... Да и выкупать Послушников бывает просто некому и не за что...
Мара замолчала, словно выдохлась. Теперь ее глаза были сухи, но в них читалась такая ненависть, что у меня похолодело внутри. Она освободила свое правое запястье и лицо ее немного расслабилось.
– Впрочем, - сухо сказала она: - Ты все увидишь и поймешь, когда мы выберемся в город. Мы же на сегодня запланировали прогулку по городу. И мы обязательно прошвырнемся по центру и заглянем и в магазинчики, и в кафеюшку. Ведь так?
– Да.
Мы заканчивали завтрак в полном молчании. Мне было необходимо время, чтобы переварить услышанное. Привезенный мною кофе приобрел странный привкус - привкус сильной горечи, а бутерброд с отвратительной колбасой стал безвкусным. Я бросила его на тарелку и закурила.
– Тебе уже лучше?
– заботливо спросила я, прерывая затянувшееся молчание.
– Да. Спасибо, Женя. Ты меня простишь?
– За что?
– я удивленно приподняла брови.
– За то, что испортила тебе настроение. Я не должна была рассказывать все это.
– Нет, Марочка, ты поступила правильно. И с кем ты еще можешь поделиться, как ни со мной? Мы ведь подруги и всегда все друг дружке рассказывали честно и откровенно. А помнишь, - резко сменила тему я, - как в институте мы напугали Бельскую, подкинув в ее сумку дохлую мышь?
Тогда эта примитивная детская выходка казалась нам чем-то из ряда вон выходящим и веселым. Доцента Бельскую не любили и побаивались. На моем факультете она читала социальную психологию и поговаривали, стучала. Бельская быстро вычислила кто совершил в отношении ее такой, как она выразилась, отвратительный акт издевательства над уважаемым преподавателем, и я на третьем курсе чуть не вылетела из университета. Мара же отделалась легким испугом, ведь она всего-навсего нашла ту самую дохлую мышь. Я не сдала ее и вскоре мы забыли об этом инциденте. Но я подозревала, что сама Бельская об этом не забыла и наблюдала за мной пристальнее, чем за другими студентами, чтобы в один прекрасный день отыграться за мою невинную шалость.