Король чародеев
Шрифт:
– Я знаю, – так же тихо ответил Дайрмид. – Эх, где были мои глаза, когда к ней посватался Максуин?! Но я был тогда слишком молод и не понимал, что ей нужно для счастья…
Несколько мгновений Мунго стоял, уставившись в пол, потом горько махнул рукой и вышел из кладовой. Лэрд поспешил за ним.
16
– Пожалуйста, Мунго, расскажи нам еще что-нибудь! – попросила Сорча. Она лежала у себя в спальне на кровати, утопая в пуховой перине и ворохе подушек, Мунго с Дайрмидом расположились на скамьях у очага,
В последние дни у Дайрмида, Мунго и Микаэлы вошло в привычку собираться в комнате Сорчи на легкий ужин. Им так нравилось общество друг друга, что после ужина они нередко задерживались, чтобы поболтать. Мунго и Сорча рассказывали старинные легенды, вспоминали вместе с Дайрмидом детство, смеясь над давними шалостями и проделками. Иногда и Микаэла вспоминала какие-нибудь интересные случаи из студенческой жизни и медицинской практики в Италии. Однако большую часть времени она проводила за арфой, которую Дайрмид нашел в большой зале. Даншенский лэрд оказался превосходным певцом с таким глубоким, завораживающим баритоном, что, аккомпанируя ему, Микаэла забывала обо всем на свете и погружалась в блаженный мир грез.
Нередко, глядя на занятого разговором или молча сидевшего у камина Дайрмида, она вдруг ловила на себе его теплый, ласкающий взгляд, и тогда ее арфа начинала отчаянно фальшивить. Взять себя в руки стоило Микаэле большого труда, но она все равно очень любила эти тихие вечера и с сожалением думала, что рано или поздно ей придется покинуть и Глас-Эйлин, и Даншен, и даншенского лэрда…
Вот и сейчас она размышляла о том же, наигрывая на арфе грустную мелодию. Вывел ее из задумчивости громкий голос Мунго:
– Я неважный рассказчик. Вот Гилкрист – другое дело!
Сорча улыбнулась, и в ее глазах зажглись серебряные искорки.
– Нет, мне твои истории нравятся больше, – сказала она. – Гилкрист отлично играет на арфе и сочиняет баллады, но у него нет твоего чувства юмора. А ты всегда заставляешь меня смеяться!
– О, я польщен! – ухмыльнулся Мунго. – Мне нравилось тебя смешить еще в те времена, когда ты была противной маленькой врединой с огненно-рыжими косичками, которая бродила за нашей мальчишеской компанией, как хвостик. Впрочем, ты и сама отличная рассказчица, так что теперь твоя очередь.
Взглянув на него, Сорча тут же потупилась и вспыхнула, Мунго же не сводил с ее смущенного лица восторженных карих глаз. И Микаэле вдруг открылась тайна, которую эти двое, должно быть, скрывали даже от самих себя: они нежно любили друг друга!
Микаэла перевела взгляд на Дайрмида, который с напряженным вниманием наблюдал за сестрой и другом. «Он все знает!» – догадалась она и грустно улыбнулась, когда он поймал ее вопрошающий взгляд. Не ответив на ее улыбку, лэрд поспешно отвел глаза.
Между тем Сорча начала рассказывать свою любимую легенду про селки – людей-тюленей, которые живут в море и выходят на берег, чтобы приворожить земных женщин и мужчин. Микаэла стала негромко наигрывать мелодичный напев. Она старалась не смотреть на Дайрмида, но ее глаза то и дело помимо воли останавливались на его худом мужественном лице, а сердце сжималось от боли. Когда
– Чудесная легенда, – вздохнул Мунго, не отрывая глаз от прекрасной рассказчицы; его суровые резкие черты смягчились и просветлели. – Странно, мне не доводилось слышать ее прежде.
– Знаешь, Мунго, мне хочется, чтобы Гилкрист положил ее на музыку, – мечтательно сказала Сорча. – Пожалуйста, перескажи ему легенду и попроси от моего имени сочинить музыку и стихи, ладно?
– Хорошо, хотя у тебя самой это получилось бы лучше.
– В самом деле, ты не хочешь навестить Даншен? – спросил сестру Дайрмид.
Едва она открыла рот, чтобы ответить, как из коридора послышался шум, дверь отворилась, и на пороге появился Ранальд. Сорча побледнела и испуганно замерла, натянув плед до самого подбородка.
– Ба, что за теплая компания! – воскликнул Максуин, оглядывая комнату с недоброй улыбкой. – Подумать только, я несколько недель кряду болтаюсь по морям, а когда возвращаюсь, моя жена не встречает меня у дверей, как положено, а возлежит на постели, словно королева в окружении придворных!
Стянув длинные кожаные перчатки, он направился к камину и протянул руки к огню. На его плаще поблескивали капельки воды.
– Я… мы не ожидали тебя так скоро, Ранальд, – пробормотала Сорча.
– Вижу, не слепой! – рявкнул он, обернувшись. – Иначе меня встретил бы накрытый к ужину стол. Как ты думаешь, на что у меня сейчас ушла добрая четверть часа? На то, чтобы растолкать кухарку и заставить ее приготовить мне что-нибудь поесть! В большой зале даже камин не разожжен, и кухарка говорит, что ты взяла привычку ужинать у себя в комнате, и, как я вижу, в славной компании! Что ты себе позволяешь?! Я требую, чтобы в доме был порядок!
Сорча нервно улыбнулась.
– В моем положении нужно побольше отдыхать, – произнесла она дрожащим голосом. – А Дайрмид с Мунго и леди Микаэла просто пришли меня проведать.
– С какой стати тебе вдруг потребовался отдых, дорогая? – зло прищурился Ранальд, подходя к ней. – Разве у тебя семеро по лавкам? Ты просто маешься от скуки, вот что! Неужели ты настолько слаба, что не в состоянии исполнять свои обязанности? Довольно, не серди меня! Поскорей встань и займись делами. И хватит этих разговоров о слабости и болезнях, замку нужен хозяйский пригляд, моя милая!
Мунго не выдержал и вскочил на ноги.
– Оставь ее в покое, Ранальд! Ей лучше остаться в постели, – сердито сказал он.
– Ты отличный гонец, Макартур, – ответил ему с нескрываемым презрением Ранальд, – но в мою жизнь тебе лучше не вмешиваться. Здесь я хозяин, и только я волен решать, что делать моей жене!
– Нет, не волен, – спокойно возразил Дайрмид, – потому что сейчас твоя жена не может вести хозяйство. Настаивая на своем, ты ставишь под угрозу ее жизнь.
– Сорча просто неженка и истеричка! – махнул рукой Ранальд и стал снимать мокрый плащ. – Гьорсал говорит, что беременность не болезнь, а нормальное состояние для молодой здоровой женщины. Моя жена чересчур часто дает волю своим чувствам, потому и теряет одного ребенка за другим. Но это поправимо – ей надо только взять себя в руки, проявить твердость. Ты ведь справишься, дорогая, не правда ли?