Королева в раковине
Шрифт:
Патефон замолк. Фердинанд бренчит на мандолине, напевая сочиненную им песню:
Опять вернется весна, Как во все времена, Под рукой зазвенит струна, Ты станешь красив, как она. И девушки на скамье Из-под лип улыбнутся мне, С любимой, на все времена, Мы счастливы, как весна. И парочкиПоздний утренний час воскресенья. Запах мыла и духов растворены в воздухе. Кто-то моется, кто-то бреется, кто-то одевается, кто-то занимается гимнастикой, а Бумба скачет на кожаной спине деревянного конька, крутится со своими игрушками среди взрослых, делая вид, что понимает, о чем они говорят. Лоц накачивает мышцы то на кольцах, то на гимнастической лестнице, в то время как кудрявые сестры-близнецы, растянувшись на шезлонгах, подставляют тела солнечным лучам.
Лотшин сидит на гимнастическом снаряде для прыжков, и ангельское ее лицо уткнулось в книгу стихов. Время от времени она поднимает свои мечтательные голубые глаза, и бледность бархатной ее кожи, хрупкость ее движений привлекает испытывающий взгляд Фердинанда.
— Лота, ты чудесно выглядишь.
Учитель позволяет себе оторваться от газеты и в который раз оценить хрупкую и точеную девичью фигуру принцессы и критическим взглядом ценителя прекрасного оценить все обнаженное и скрытое в ней, но не от него.
Нужно помнить, что это были годы увлечения нудизмом, характеризующиеся весьма естественным отношением к обнаженному телу. Модная теория известного философа-марксиста Герберта Маркузе распространилась во всех слоях германского общества. Мода на «Культуру нагого тела» была признана прогрессивной, и все, что ей противоречило, ушло в прошлое.
Фердинанд, родившийся в маленьком прусском городке, доволен судьбой. Он живет, как буржуа, в одном из самых престижных районов Берлина — Вайсензее, служит в доме Френкелей с момента завершения учебы в институте искусств, на отделении драмы. У него легкий характер и есть творческая жилка. В дни финансового кризиса и массовой безработицы особая атмосфера в этом доме дарит ему возможность показать всю широту его души и тягу к духовности и искусству. В огромной домашней библиотеке собраны книги по всем отраслям знаний: философия, латынь, проза и поэзия, история и география, биология, психология, искусство живописи и ваяния.
— Фердинанд, иди домой! — Лоц и Бумба кричат, видя, что учитель подбирается к их тетрадкам.
— Фердинанд, женись и покинь наш дом, — сестрички-близнецы отряхивают свои влажные волосы, начесывая их, чтобы они распушились и завились.
— Такой рай, как здесь, не обретешь в другом месте, — отвечает Фердинанд, умащивая и расчесывая свои волосы.
С приближением вечера в ванной шумно: близнецы Руфь и Эльза собираются на выход. С вечера до полуночи, а иногда и позднее, они обходят злачные места Берлина. Фердинанд сопровождает их. Популярные рестораны, танцевальные залы, вечеринки, концерты, театры, выступления юмористов и модные кабаре на улице Фридрихштрассе — все развлечения огромного города открыты перед ними. Фердинанд неотступно следует за сестрами, накрепко привязанными друг к другу.
В конце недели они просыпаются поздно. Завтракают, читают, упражняются на гимнастических
— Девушкам из приличной аристократической семьи не следует подражать современной вульгарной моде, — говорит отец, и Фрида строго следит за ними.
В субботу и воскресенье распорядок дня меняется. На детском этаже читают стихи, танцуют, перемежая это взрослыми беседами о писателях, классических мыслителях или современных духовных учителях и философских веяниях. Фердинанд и Гейнц — каждый согласно своему мировоззрению и жизненному опыту — устраивают дискуссии на собрании детей. Оба они люди духа, но мировоззрения их развиваются в противоположных направлениях.
Гейнц красив. Голова обрамлена рыжеватыми волосами с золотистым оттенком. Он широк в плечах, узок в бедрах, движения его гибки, как у атлета. Одет с иголочки, вычищен и выглажен, выбрит до блеска — таким он каждое утро направляется в свой офис. Груз ответственности за финансовое положение семьи лежит на нем, и от этого выражение его лица становится серьезным и озабоченным. Юноша гордый и самостоятельный, он старается не обращаться за советами к отцу и деду. Хотя положение и в экономике и в политике явно неустойчивое. Он убежден, что новые европейские веяния вообще не внедрились в сознание немцев.
Не таков Фердинанд, чуждый миру бизнеса. Свободный от забот, он ведет свою жизнь согласно собственным желаниям. Он, считающий себя хотя бы наполовину принадлежащим к миру искусства, ходит по коридорам дома в вельветовых брюках, в рубахе нараспашку, как человек богемы, реализовавший свои мечты. Но к обеденному столу, в присутствии хозяина дома, он приходит выглаженным, в шелковой рубахе, застегнутой на все пуговицы и в галстуке из модной коллекции Гейнца.
Фрида помнит первое впечатление, которое на нее произвел этот молодой человек.
— Хозяин, — обратилась она к деду, — Этот юноша не должен учить девушек.
Деда не впечатлила нордическая внешность и светлые волосы Фердинанда, вызывающе выделявшие его среди других студентов. Он скользнул взглядом по его узкому, слишком заостренному лицу, по рукам и ногам, что также были слишком тонки, пожал руку, и глаза уперлись в щеки по обе стороны острого и выдающегося носа.
— Фрида, этого молодого человека нечего бояться.
Дед мигнул, указывая на юношеские угри на лице студента, и сомнения Фриды отпали. Такой долговязый и неуклюжий от головы до пят парень не вскружит головы его внучкам. И ее подозрения быстро улетучились. Фердинанд — добрый дух дома, оживляет все вокруг своим живым темпераментом. Вокруг него всегда смех, шутки и дискуссии на самые высокие и животрепещущие темы.
Бассейн с верандой — «святая святых» детей. За исключением деда, Фриды и, естественно, Фердинанда, ничья нога не ступает в их владения.
В выходные дни жизнь здесь кипит с утра до обеда и затем замирает до полдника.
В конце недели молодежь заполняет бассейн. Только Бертель, к неудовольствию Фриды, занята своими делами.
— Иисусе, отложи книгу. Помойся, оденься и хватит мечтать.
Вот девочка, наконец-то, лежит в ванной. Фрида опускает руку в белоснежную пену и пробует воду.