Королевы бандитов
Шрифт:
Если бы кубометры лжи, извергавшейся изо рта этого говнюка, были навозом, он мог бы превратить в тучные поля половину Индии.
Как заметила Гита, Рамеш хорошо освоился – и в деревне, и в ее доме. Настолько хорошо, что начал претендовать на место в ее постели. Сделал несколько пробных намеков на интим и на то, чтобы быть ближе к ней, но Гита их демонстративно проигнорировала. А прошлым вечером он все ворочался на своем чарпое, а потом досадливо пропыхтел: «Надоело тут ютиться. Что я как бедный родственник?..»
«Скоро», – успокаивала себя Гита, сворачиваясь в клубок и цепенея. Скоро она выдернет эту гнусную тварь из своей жизни, как выдирает жесткие волоски на подбородке.
«Скоро», – напоминала она себе сейчас, возвращаясь в деревню с бидоном молока. Скоро она сожжет его чарпой, его одежду, его трость. Скоро Бандит
Вероятно, Гите стоило бы проанализировать произошедшие с ней перемены, удивиться тому, как она от полного неприятия убийства перешла к одобрению оного, сравнить ту женщину, которая пыталась спасти Даршана и чуть не обезумела при виде его крови, с той, что сейчас жаждала крови Рамеша. Возможно, ей стоило если не возмутиться, то хотя бы озаботиться стремительным падением собственной морали и нравственности. Но вместо этого она просто ждала окончания Дивали и не могла дождаться.
Своего первого мужа, который насиловал ее в юном возрасте, Пхулан Дэви ударила ножом, но не убила. Однако со временем ее поведение изменилось, она начала казнить других насильников. С каждым убитым мужчиной награда, объявленная за ее голову, повышалась, с каждым преступлением прирастала слава, и в конце концов тех, кто уважал ее, было не меньше, чем тех, кто гневно осуждал. Раньше Гита объясняла отказ Пхулан раскаиваться в совершенных преступлениях ее беспримерной отвагой, но теперь поняла, что этот вывод основывался на неверных предпосылках. Возможно, Пхулан Дэви не испытывала сожаления потому, что с ее точки зрения, это были не преступления вовсе, а справедливое возмездие.
Деревенские дома снова украсились гирляндами из бархатцев и лент, как на Карва-Чаутх, но теперь над головами еще покачивались мерцающие разноцветные фонарики. Повсюду девушки выходили из домов, чтобы нарисовать узоры ранголи – наносили вокруг входных дверей и на площадках у крыльца контуры белым мелом, а затем заполняли их порошковой разноцветной краской. По пути Гита видела множество ранголи – цветочные орнаменты, несколько Ганеш [155] , кривобокую женщину, танцующую с палочкой-дандия в руке, и одного восхитительного павлина.
155
Ганеша – индуистский бог мудрости и благоденствия, имеющий облик человека с головой слона.
Карем у себя в магазине торговал перед праздниками бенгальскими огнями, и Гита была рада, что полки у него уже опустели. Предстоящие две ночи ожидались шумными, дымными и яркими. Целые семьи выйдут на улицы, размотают мотки проволоки, подожгут их, и бенгальские огни затрещат-зашипят, начнут разбрасывать искры, а пока они не догорят за сорок секунд, всё это будет с шутками и прибаутками сниматься на камеры и мобильные телефоны. Летающие «небесные фонарики» из бумаги на деревянных каркасах тоже были популярны, хотя на следующий день местные газеты всегда пестрели сообщениями о пожарах везде, куда падали эти штуковины, о выгоревших дворах и крышах лачуг, об опаленных хвостах спавших животных.
Гита остановилась, чтобы переложить в другую руку бидон с молоком, который, казалось, изрядно потяжелел с тех пор, как она покинула лагерь рабари. Вокруг носились, играя в салки, дети в маскарадных костюмах. У мальчишек особой любовью пользовался Хануман [156] из-за его сказочной силы – многие были в масках обезьян и с деревянными палками-булавами, обернутыми дешевой золотистой фольгой. Гита подождала на обочине, пропустив вперед целую стаю обезьян с волочившимися в пыли хвостами-веревками. Она поймала себя на том, что ищет среди ребятни Раиса, но его там не было. Какой-то мужчина, вешавший гирлянду на лачугу, спрыгнул со стремянки и кивнул Гите.
156
Хануман – индуистское божество в облике обезьяны.
– Рам-Рам, – сказал он.
– Рам-Рам, – отозвалась Гита.
После возвращения Рамеша ее уже не считали парией, и теперь с ней здоровались не реже, чем с Салони. Она обнаружила, что это довольно утомительно.
Неподалеку от чайного ларька Гита остановилась –
Движения Рамеша, стоявшего за прилавком, были скупыми и выверенными. Он обустроил рабочее место так, как ему было удобно, и знал, что чай, сахар и стаканы будут точно там, где он их оставил. Деньги, полученные от покупателей, он подкладывал под маленькие статуэтки Ганеша и Лакшми, как подношения. Гита уже бывала здесь и заметила, что иногда он устраивает показательные выступления, рассказывая клиентам байки и объясняя, как ему удается работать при своей слепоте. К ларьку подошли два босоногих далита, и Рамеш немедленно взялся за работу – выставил перед собой два одноразовых стаканчика и налил в них чай. Полученные монеты он тщательно ощупал и пересчитал. Далиты отошли на должное расстояние от пустовавших пластиковых стульев и, усевшись на корточки, принялись пить чай.
Гита не общалась с Кхуши после того вечера, проведенного в ее доме две с лишним недели назад. Салони отчиталась, что ей почти удалось убедить панчаят принять в свои ряды одного человека из общины далитов, и Гита была этому рада, хотя теперь ей уже не требовался голос члена совета, поскольку скоро Рамеш будет мертв.
– Молоко, – сказала она и вложила ему в ладонь ручку бидона.
– Гита! Ты как раз вовремя! – воскликнул он и обратился к невидимой ему аудитории: – Я же говорил вам: со времен Ситы [157] , принадлежавшей самому Раме, ни у кого не было столь достойной супруги!
157
Сита – царевна, жена Рамы, чья история рассказана в древнеиндийском эпосе «Рамаяна».
Гита оглядела площадку перед ларьком – двое далитов были заняты разговором и смеялись над какой-то своей шуткой, не обращая на них внимания.
– Здесь никого нет, – сказала она.
– О-о…
– Мне нужно вернуть бидон.
– Окей. Встретимся дома? Отпразднуем Чоти Дивали [158] вдвоем?
Ларек взяла в осаду толпа стариков с пучками волос в ушах и тощими лодыжками, всем нужен был чай, и это избавило Гиту от необходимости отвечать Рамешу и притворяться. Ее занимали другие мысли – что-то странное было в том, что здесь недавно произошло, но она не могла понять что, и это не давало ей покоя, как знакомое, но забытое имя, которое под валом новой информации никак не можешь вспомнить. Она попробовала сосредоточиться, однако озарения не случилось, только усилилась досада, какая возникает после упущенной возможности. Разочарованная Гита постаралась выбросить эти мысли из головы и зашагала обратно на стоянку рабари. Но по пути в голове все равно кружились слова, сказанные только что Рамешем, и каждое бесило ее, как шуршание дешевого целлофанового пакета. Да, он сказал, что Сита «принадлежала» Раме, но ее раздражение было вызвано более глубокими личными мотивами.
158
Чоти Дивали, или Нарака Чатурдаши, – второй день праздника Дивали, когда отмечается победа Кришны и Сатьябхамы, одной из его жен, над злым демоном-асурой Наракой. Эта победа также считается символом равенства в браке и взаимного доверия между мужем и женой.
Уподобив ее Сите, Рамеш сыпанул соли на вскрытую им же самим рану. До того как из карточного домика ее спокойной жизни выдернули первую карту, до того как она помогла Фарах убить Самира, Карем в шутку назвал ее адарш нари. Все, от политиков до пастухов, знали, что главная адарш нари, Идеальная Женщина Индии, – это Сита. Но шутка Карема ее ничуть не задела, а слащавая лесть Рамеша вывела из себя.
Сказания из «Рамаяны» были особенно популярны во время Дивали, и дети наряжались в персонажей этого древнего эпоса. Гита помнила, как ее одноклассник все две недели школьных каникул отказывался снимать костюм хитроумного Ханумана. Мальчики выбирали себе героев по вкусу из немалого списка: Рама, Лакшман, Хануман и даже десятиглавый царь демонов-ракшасов Равана. Для девочек же репертуар ролей не оставлял выбора – Сита, если, конечно, не считать злобных духов, ведьм и вампиров. Прекрасная, долготерпеливая, немногословная, настрадавшаяся Сита служила примером, а вернее, дубинкой, заносимой над повинными головами женщин, которые осмеливались питать такие неидеальные чувства, как самоуважение или праведный гнев.