Короткая жизнь
Шрифт:
Я побоялся, что Анна Васильевна отдастся воспоминаниям, но нет, оказывается, у нее была иная цель.
– А его роман "Накануне" вы читали?
– поинтересовалась Анна Васильевна.
– Ну как же!
– воскликнул я.
– Не только читал, но помню во всех подробностях.
Я ждал, что она скажет дальше, а она хлопнула в ладоши и приказала вошедшей девушке подавать ужин.
– Без ужина я вас не отпущу, - твердо заявила она и распорядилась подать к ужину шампанское.
– От Николая Артемьевича
– Он до него большой был любитель.
Я догадался: шампанское предвещало, что Анна Васильевна собиралась сказать мне нечто такое, что должно быть отмечено как-то особо. Увы, я не ошибся.
Ужин был сервирован соответственно вину: были и холодная индейка, и заливная телятина, и грибы в сметане, и даже принесенная с ледника икра. Мне налили бокал, другой; сама хозяйка лишь пригубила искристый напиток.
– Ваша матушка вам ничего не рассказывала?
– спросила наконец Анна Васильевна.
– О чем, собственно?
– недоуменно отвечал я.
– По правде, я не вполне понимаю...
– А знаете ли вы, любезный Павел Петрович, - продолжила Анна Васильевна, - что роман Ивана Сергеевича списан с нас?
– Как это - с вас?
– озадаченно взглянул я на собеседницу.
– В романе, - с волнением в голосе ответила Анна Васильевна, - описано все почти так, как происходило на самом деле: как появился Инсаров, как влюбилась Леночка, как Николай Артемьевич сперва проклял, а потом простил дочь...
Тут Анна Васильевна залилась слезами. Мне пришлось встать, налить ей воды и утешать, как малого ребенка.
– Вы действительно помните "Накануне"?
– сквозь слезы спросила Анна Васильевна еще раз.
– Ведь там в точности описано, и как поженились они, и как уехали. Может быть, не совсем все правильно про Венецию, Ивана Сергеевича там не было. Но что Николай Артемьевич ездил и в Венецию, и в Далмацию, это уж точно. Иван Сергеевич сам расспрашивал Николая Артемьевича. И ведь все напрасно. Так Николай Артемьевич ничего больше про Леночку и не узнал, как в воду канула.
Анна Васильевна усилием воли сдержала слезы, сплела пальцы и бросила на меня печальный и умоляющий взгляд.
– Вот зачем задержала я вас, Павел Петрович, - как ребенок лепетала Анна Васильевна.
– Я потеряла дочь, потеряла мужа. Его мне не вернуть, а дочь... Вы твердо решились ехать в Болгарию? Поищите там Леночку. Поймите мои страдания, сделайте это в память своей матери, найдите мне дочь...
"Теперь мне уж точно не миновать Болгарии", - подумал я, хотя поиск Елены Николаевны Стаховой представлялся как нечто нереальное и туманное.
– Анна Васильевна, - торжественно сказал я.
– Даю вам слово, что буду искать вашу дочь. Найду ее или не найду, я не знаю, но вашу просьбу не забуду ни при каких обстоятельствах.
Я еще раз склонился к ее руке, а она поцеловала меня
......Теперь, думаю, понятно, почему я наделяю Анну Васильевну и ее дочь фамилией, под которой они увековечены Тургеневым. Я только запутал бы всех, кому придется читать мои записки, если назвал бы их подлинную фамилию.
Все последующие дни прошли у меня в предотъездной суете. Я убрал в шкафы матушкины платья, привел в порядок кабинет, расставил по полкам книги, разобрался в своих вещах, уложил чемоданы и по совету Николая Матвеевича приказал Анфисе Ивановне сшить из холста пояс, в который намеревался запрятать и носить при себе деньги.
Накануне отъезда я встретился с Анной Васильевной еще раз. Она сама нагрянула в Балашовку.
– Голубчик, вам, понимаю, не до меня, но уж извините старуху, - начала Анна Васильевна.
– Мне надо кое о чем вас попросить...
Мы уединились в кабинете.
– А вдруг вы ее найдете?
– сказала Анна Васильевна.
– Может быть, она больна, может быть, у нее нет средств, может быть, ей просто не на что выбраться...
Она достала из ридикюля и подала мне крохотный кожаный футляр.
– Что это?
– Серьги.
Она открыла футляр. На белом атласе сверкали два крупных бриллианта.
– Послать с вами деньги? Золото займет слишком много места, а серьги и дороже золота, и не обременят вас... Послать их - самое разумное. Тем более что они Леночке и предназначались.
– Сколько же они стоят?
– спросил я не без опасения.
– Тысяч восемь-девять, - неуверенно сказала Анна Васильевна и покраснела.
– Предлагали мне как-то за них десять, но я не отдала. Они перешли ко мне от моей матери, а от меня должны были перейти к Леночке, это фамильные камни.
– Я могу их потерять, у меня их могут украсть...
Но она и слышать не желала мои возражения.
– Еще возьмите письмо. Если она не послушает вас, может быть, ее тронет моя просьба.
Пришлось мне взять и письмо, и серьги. Хотя бриллианты эти принесли мне затем одно беспокойство.
В Москве я хотел получить возможно больше советов относительно поездки и своего устройства в Болгарии, добывал рекомендательные письма, хлопотал о паспорте. Остановился в меблированных комнатах на Сретенке. Комната мне нравилась, прислуга тоже, но деньги я все же держал при себе, а со злополучными серьгами не расставался ни на минуту.