Крапленая

Мандалян Элеонора Александровна

Прежде чем покинуть устроенный ею театр, она взяла фотокамеру, вылезла наполовину из люка и сфотографировала величественную пляску огня в ночи.

Просматривая на следующий день свою электронную почту, Ломов прочел короткое послание: «Тем, кто пока остался: С воронежским приветом №2.» Когда его телохранитель не вышел на работу, он понял, что с ним что-то произошло, и послал Сашка в Мытищи проверить. Вернувшись, тот с мрачным видом сообщил, что на месте дома и пристройки осталось лишь одно дымящееся пепелище. Что стало с жившими там людьми, он не знал. Ломов собрался было устроить своему работнику разнос, что он-де даже простое поручение

до конца выполнить не может, что ему следовало узнать, жив ли Борис. Но Сашок лишь пробурчал, что ему сейчас ровным счетом ни до чего нет дела. При этом он одарил босса таким испепеляющим взглядом, что тот, примирительно похлопав его по плечу, поспешил сказать:

– Прости, брат. Прости. Ты вот сюда посмотри! – Он ткнул пальцем в экран компьютера.

Сашок взглянул, прочел и выругался.

– Выходит, пожар у Трошина тоже ее рук дело?

– Выходит. Пока мы тут ушами хлопаем, она времени даром не теряет. Гони-ка, Сашок, обратно, в Мытищи. Я сам хочу взглянуть.

«Не зря говорят, что преступников тянет к месту преступления», - подумала Катя, осторожно объезжая колдобины.

Оставив машину на улице, перпендикулярной Лесной, она направилась к дому Трошина. Вернее, к тому, что от него осталось. Одета она была так же, как и в первый день – в платье в горошек, панаму и босоножки. Поравнявшись с георгиновым садом, подумала с минуту и, облокотившись о забор, громко позвала:

– Хозяйка! Есть дома кто?

Уже знакомая ей женщина появилась на крыльце.

– Чего тебе, милая?

– Да цветы ваши уж больно хороши. Я тут с утра опять дачу искала, а потом подумала, не купить ли мне у вас еще букет. Сегодня вечером к подружке на день рождения иду. Пригодился бы. Если не возражаете.

– Чего ж тут возражать. Лишних денег, говорят, не бывает. Каких тебе? Опять гладиолусов?

– Лучше георгины. Вон те, махровые, с белой каемочкой.

Вооружившись ножницами, женщина спустилась в сад.

– Дачу-то нашла себе?

– Не-а. Ни одной свободной.

– Ну. А я что говорила... Видала, что у нас тут произошло нынче ночью?

– Нет. А что?

– Пожар! Страсть, как полыхало! Сгорел-то как раз тот самый дом, которым ты интересовалась.

– Да что вы! Это который?

– Ну помнишь, я тебе еще говорила, что пара там пожилая живет, что в Сочах они.

– Кажется, припоминаю.

– Так вот он и сгорел. Вместе с пристройкой. А в пристройке хозяева были.

– Они-то хоть спаслись? – озабоченно поинтересовалась Катя.

– Куда там. Даже выскочить не успели.

– Какое несчастье, - Катя сокрушенно покачала головой. – А откуда известно, что они сгорели? Может их тоже дома не было. Может в гостях где или в Москве остались.

– Их обгоревшие трупы под утро в морг увезли. Сама видала. Кошмар. У нас ведь тут по нескольку пожаров в год случается. Дома-то старые. Вспыхивают, как куча хвороста. Раз, и нету. Вот и этот тоже. В одночасье сгорел. Весь, до тла.

Катя вышла от словоохотливой хозяйки с букетом георгинов и направилась к дому Трошиных. Вернее, к тому месту, где он стоял. Хотела ли она, чтобы погибли Борис и его жена, спрашивала себя Катя. Нет. Не хотела. Навредить, сделать больно, искалечить жизнь, нанести материальный ущерб – да. Но убивать она никого не собиралась. Просто потому, что не могла переступить через эту грань. Тогда зачем надо было занавешивать сумкой оконце? Не исключено, что именно сумка сыграла роковую роль. Катя хотела,

чтобы они как можно дольше пребывали в неведении, чтобы огонь успел сделать свое черное дело. Ее план мести заключался в том, чтобы лишить второго убийцу матери всего, чем он владел. Но не жизни. Возможно, Борис с женой, не видя пламени, продолжали спать и поняли, что горят лишь когда огонь подобрался и к их убогому жилищу, заполнив его едким дымом. Не исключено, что они угорели во сне и потому не успели выскочить.Катя не знала, радоваться ей этому или нет. Может сам Бог ее руками наказал изувера, не пожелав спасти их.

Постояв перед пепелищем, она бросила букет георгинов на то место, где недавно была калитка. Зачем? То ли в знак раскаяния, то ли из желания избавиться от цветов. Опустив голову, она быстро пошла прочь. Прежде чем свернуть за угол, к своей машине, Катя обернулась и неожиданно увидела джип Ломова, въезжавший на Лесную с противоположной стороны. Она сделала еще несколько шагов и как только оказалась вне поля их зрения, побежала.

С бешенно колотящимся сердцем Катя запрыгнула в машину, повернула ключ в зажигании и рванула с места, то и дело бросая тревожные взгляды назад, через зеркала. За нею никто не погнался. Взяв себя в руки, она поехала медленнее.

«Идиотка! Кретинка, - шипела Катя, петляя по улицам и запутывая следы. – С чего это я ополоумела? Ведь они не знают, что я это я. Как я могла забыть!»

Сорвав с головы свою дурацкую панамку, она распушила примятые волосы, вольяжно откинулась на спинку сидения – именно так, по ее представлениям, положено вести себя владелице дорогой машины – и, вырулив на магистральную асфальтированную дорогу, взяла курс на Москву.

Ломов и Сашок осматривали пепелище, не обратив внимания на одинокий букет, когда сзади остановились две женщины, явно местные и, судя по всему, уже не первый раз обсуждавшие происшествие.

– Дачники их вот-вот вернутся. А тут ни дома, ни хозяев, - мрачно заметила одна.

– Интересно, кому теперь участок достанется, - размышляла вслух другая. – Насколько я знаю, у Трошиных не было детей.

– Но кто-то все-таки был. Вон, смотри, цветы положили.

– Погоди! Это ж мои георгины! – удивленно воскликнула одна из женщин. – Я их только что срезала для одной покупательницы. Так ведь она им никто. Даже в глаза их не видела.

– А ты почем знаешь?

– Знаю. Сама говорила.

Ломов с Сашком, как по команде, обернулись.

– Чей, вы говорите, это букет? – спросил Ломов.

– Мой, - тут же отозвалась хозяйка цветов.

– Я хотел бы с вами поговорить. – Ломов взял женщину под руку. – С глазу на глаз... Может и цветочков заодно купим, - добавил он, чтобы не получить отказ. – Вы далеко живете?

– Да нет, вон там, через три дома, за углом.

Устроившись у нее на веранде за досчатым столом, Ломов приступил к расспросам:

– Расскажите, пожалуйста, кто купил у вас этот букет.

– Девушка одна. Она и вчера ко мне приходила. Дачу снять хотела. Чудачка. Это в июле-то месяце.

– И о чем вы с ней говорили?

– Она меня про сгоревший дом спрашивала. Кто живет там, не свободен ли. И еще о цветах. Очень ей мои цветы приглянулись. Вчера она у меня гладиолусы купила. А сегодня вот георгины. Только... – Женщина запнулась.

– Что, только?

– Она сказала, что цветы ей нужны для дня рождения подруги, а сама оставила их на пепелище.

– Она не говорила, случайно, где живет?