Критическое исследование хронологии древнего мира. Античность. Том 1
Шрифт:
«После кратковременного пребывания императора Констанция в Афинах этот город опять от нас скрывается во тьму, не имеющую истории. Долгое время на забытый город не падает ни единого 1 проблеска света. Только вследствие знаменитой распри из–з| поклонения иконам… Греция временно (!? — Авт.) пробуждается опять к жизни и проявляет пред нами деятельность» ([18], стр.50).
Этим «пробуждением» является мятеж жителей Циклад Космы : Агеллиана против Византии, быстро подавленный центральной властью. Однако, «в какой мере принимал город Афины участие греческом мятеже, нам неизвестно» ([18], стр.53).
Фактически первое после 662 г. упоминание Афин
Значение афинянок–императриц, по мнению Грегоровиуса, состоит еще в том, что они «напоминали о существовании родного своего города даже в эпоху все более сгущавшегося варварства и невежества. Это тем более примечательно, что никогда ни единый афинянин, ни вообще уроженец древней (т.е. материковой. — Авт.) Греции не только не вступал на византийский престол, но за время существований восточно–римской империи даже и не блистал заведомо для истории на сколько–нибудь видном поприще» ([18], стр.65).
Последняя информация, еще раз подчеркивая незначительность Афин, полностью согласуется с общими установками Морозова. Что же касается «афинянок–императриц», то, если даже информация об их афинском происхождении не является поздней нарочитой вставкой, где гарантия, что летописец, к которому восходят эти сведения, понимал под Афинами именно современные Афины? Ведь никаких подробностей, позволяющих произвести отождествление, он о них не дает.
«После падения императрицы Феофаны Афины, как и прочая Эллада, настолько сходят со сцены истории, что затруднительно даже отыскать где–либо само упоминание этого города в сопоставлении с современными событиями. Единственно Пелопоннес, где славяне всего прочнее утвердились, давал повод византийцам по этой именно причине вмешиваться в греческие дела» ([18], стр.66).
Даже через сто лет «ни история, ни предание не нарушают для нас безмолвия, окутывающего судьбы достославного города. Это безмолвие настолько непроницаемо, что тот, кто исследует следы жизни знаменитого города в описываемые столетия, радуется, словно открытию, когда натыкается хотя бы на ничтожнейшие данные, вроде приводимых в «житии» св. Луки о том, как чудотворец посетил Афины, молился в Парфенонской (!? — Авт.) церкви и нашел пристанище в одном из тамошних монастырей» ([18], стр.74). Где уж в такой обстановке задаваться неприятными вопросами об аутентичности обнаруживаемой информации.
Впрочем, к этому времени Афины упоминаются, особенно в церковных документах, достаточно часто, чтобы с определенной уверенностью можно было полагать
Таким образом, к концу IX века Афины предстают пред нами как недавно появившийся на месте «необитаемой лесной поросли», незначительный пограничный городок, являющийся местом ссылки. Некоторое значение он имеет лишь как церковный центр. По сообщениям византийских историков, на это время падает усиленная христианизация «языческого» населения славянской Греции, ведущаяся в основном из Афин. Это объясняет, почему государственно–ничтожный городок оказывается центром не просто епископии, но Даже митрополии, хотя и занимающей лишь двадцать восьмое место. Таково было реальное начало истории Афин.
Первым нецерковным упоминанием об Афинах, которому, по–видимому, можно доверять, является сообщение Кедреноса о посещении Афин в 1018 г. императором Василием II Болгаробойцем. Однако сетует Грегоровиус: «Те немногие византийские летописцы, которые соизволили отметить это важное для Афин событие, коротко повествуют, что император отслужил в церкви богоматери благодарственное молебствие за ниспосланную ему победу над болгарами и украсил храм многочисленными чудными дарами, а затем держал дальнейший путь в Константинополь. Летописцы ни единым словом не обмолвились ни о продолжительности пребывания императора в Афинах, ни о том, что его там занимало, что он там устраивал и чем распоряжался» ([18], стр.78). Очевидно, это была простая дневка на пути домой, что не мешает Грегоровиусу фантазировать в уже знакомом нам стиле: «А между тем почтенный акрополь в последний (и первый. — Авт.) раз осветился блеском византийского императорского двора, и здесь вокруг увенчанного победою властителя Востока собрались стратеги, епископы, судьи, архонты и депутации от всех греческих городов» ([18], стр.78).
Эпиграфические памятники Афин
Грегоровиуса (см. [18], стр.100—101) поражает почти полное отсутствие в Афинах эпиграфических памятников средних веков (не только рассматриваемого сейчас времени, но и более позднего периода). Имеются лишь разрозненные и малосодержательные надписи, сделанные афинскими священниками у входов церквей, состоящие из молитв или некрологических сведений. В некоторых из них сообщаются также и сведения о сооружении и перестройке церквей.
Несмотря на всеми признаваемую подлинность этих надписей, специалисты относятся к ним с осторожностью из–за их неразборчивости, вызывающей сомнение в правильности чтения. Интересно, что и тогда, когда эти надписи можно прочитать, сообщаемые ими сведения во многом расходятся с показаниями книжно–рукописных источников.
Считается, что наиболее ранние из этих надписей восходят к IX веку (хотя и есть одна сомнительная надпись якобы VII века), но большинство их принадлежит XII веку. Самые поздние надписи принадлежат уже новейшим временам.
Отмечая скудость этих надписей, Грегоровиус (см. [18], стр.101) пытается объяснить отсутствие «прочих многочисленных эпиграфических памятников» их гибелью во время турецкого владычества, поскольку «немыслимо, конечно, предположить, чтобы средневековые афиняне ограничивались только этой жалкою эпиграфиею». Но он не объясняет, почему надписи при церковных дверях сохранились, а все остальные надписи полностью исчезли, хотя он и должен знать, что бесследное исчезновение «многочисленных» надписей возможно только при их сознательном и планомерном уничтожении (да и при этом какие–то следы остаются).