Кромешник
Шрифт:
Дверь была покрыта некогда белой эмалью и противно скрипела при каждом её открытии и закрытии, но, как видно, это вполне устраивало Дядю Джеймса, поскольку он не разрешал ни красить её, ни смазывать петли. По-видимому, это был осознанный выбор либо просто причуда, поскольку на другие цели, столь же второстепенные, казалось бы, денег не жалелось. Так, не считаясь с затратами, Дядя Джеймс приказал установить в специально выгороженном в углу кабинета чуланчике второй туалет, и сантехники двое суток тянули, сваривали и прятали в стены фановые трубы, да ещё после них пришлось заказывать косметический ремонт. Тут бы и покрасить заодно дверь, да потолки побелить, да паркет перестелить –
Итак, дверь завизжала, и Гек оказался перед ухмыляющимся Дудей. Разговор с Боливией вернул ему хорошее настроение, как и психующий раскалённый Червончик, повторно принятый перед Геком.
– …Я даже руку отшиб, а ему хоть бы хны! Молодец, Патрик, хорошо учишь…
Патрик уже закончил свои изыскания, так ничего и не найдя, и пил чай с молоком. Никакого видимого интереса к событиям он не проявил, сидел себе и слушал.
– Что молчишь? Червончик докладывал мне тут, как ты его червяком и гондоном обзывал. Смотри, ответишь за свои слова, он не такой уж и резиновый, если присмотреться.
– Это он по незнанию ляпнул, со слов того типа, который сам оскорблял, и не только меня… – Голова у Гека все ещё кружилась, но приступов тошноты больше не было.
– Знаю-знаю, слышал о твоих ловкостях, как ты Патрика сразу припутал… Оба хороши. Значит так: Червончик вплотную займётся своими упущениями – у него, понимаешь, клиент дохнет, а он разборки устраивает! Пусть с китайцами поработает, если сумеет. А ты, Патрик, готовься: ты с Червончиком в командировку слетаешь, чтобы ни один волос с него не упал. Когда – я ещё не решил. Куда – ориентировочно в Европу. Но это ещё не сейчас, а когда поставщиков поменяем без ущерба для дела. Ты, Малёк: хватит тебе у Мамзели харчеваться, за бабскими юбками прятаться. Чтобы с завтрашнего дня духу твоего в Доме не было. Живи сам, жилья навалом, а денег у тебя, по слухам, куры не клюют. Работать будешь у меня в охране: сутки через трое, наружка, возле офиса. Остальное время с Патриком. Вопросы?
– Сколько это будет в деньгах и по времени?
– Плюс пятнадцать процентов. А по времени – я же сказал чер…
Гек довольно непочтительно перебил Дядю Джеймса:
– Да нет, я про будущее, сколько мне на улице-то мёрзнуть, вас охраняя?
Дядя Джеймс застыл на мгновение от такой наглости.
– Нет, ну ты видел, Патрик, кого ты вырастил? Слушай, морда, не смей со мной так разговаривать, понял? Поясняю тебе – абсолютно спокойно и в последний раз: я – не – потерплю – впредь – твоего – безмозглого – нахальства. И никакой Патрик потом тебя не отмолит. Ну, ты понял?
В наступившей тишине Гек почти услышал, как звенят Дудины нервы. Он бросил взгляд на Патрика и, увидев его встревоженную физиономию, быстро кивнул головой:
– Да, я просто х…
– Ты просто заткнись. – Дядя Джеймс с размаху уселся на письменный стол и повернулся к Патрику: – Твой-то борзым будет лет через пять, если доживёт… (Это ещё посмотрим, кто кого переживёт, Дудя-мудя, падла…) Малёк, сколько тебе лет на нынешний момент?
– Полных шестнадцать. В апреле семнадцать стукнет.
– И я апрельский. Ты большой уже. Не замёрзнешь на улице. Машину водишь?
– Да. Без прав. (Закончу с документами и свалю отсюда к чёртовой матери, Патрика только жалко.)
– Права Боцман тебе сделает. И чем реже будешь нагличать и вопросы задавать, тем меньше тебе придётся мёрзнуть. Моё мнение – повезло тебе, что ты к нам прибился. (Недолго осталось.) Если ты парень головастый окажешься – судьба у тебя сложится. Я тебе завидую: шестнадцать лет – вся жизнь, вся молодость впереди. А мне уже сорок пять. (Бедняжка…) А выгляжу… тоже на сорок пять. Так быстро все промелькнуло…
«А
…Гек стоял перед зеркальной витриной фешенебельного бабилонского магазина и все не мог поверить, что он снова на родной земле, в трижды поганом Бабилоне, где его не было два с половиной года и который, в отличие от Гека, почти не изменился за это время (не то что после первой разлуки), и в котором предстояло жить ему, Гекатору, сироте девятнадцати с лишком лет от роду… А по виду – сорок пять… Без семьи, без документов, без дома, без прошлого, без цели… Но с деньгами.
Из витрины на него смотрел угрюмый, роста повыше среднего (183 см), широкоплечий мужик, со стройной, не по возрасту, шеей и невысоким морщинистым лбом. Добротная брючно-пиджачная пара светло-серого цвета была на размер больше, чем требовалось по фигуре. Это простейшее средство отлично скрадывало накачанные параметры владельца и придавало ему чуть неряшливый, безобидный и безопасный, ничем не примечательный облик. Складки на щеках, красные глаза, «гусиные лапки» вокруг них – все это выглядело настолько натурально, что Гек ужаснулся вдруг: а если и на самом деле он теперь сорокапятилетний? Гек машинально скосил глаза на девицу в профессиональной мини-юбке, что остановилась рядом, поглазеть на товары в дорогу. Да нет, вроде все нормально… Ничего, поживём ещё. Он молод, богат, силён и знает что делать. Да, знает. Не для того жизнь дана, чтобы жрать, пить, сны смотреть и девок трахать… Не только для того. Надо… чтобы… мир был устроен иначе. С человеком или без человека – но иначе. Нельзя, чтобы белый свет выглядел как дерьмо на помойке. Нельзя. Гек покрутил головой, развернулся и, помахивая пузатым портфелем, пешком отправился в родной предпортовый район, чтобы снять комнатку у малолюбопытных хозяев и спокойно, тщательно обдумать свои ближайшие дни.
Весеннее утро обрызгало город мгновенным и острым ощущением свежести. На полураспустившихся ветках ещё не скопились уличная пыль и копоть. Первый ранний мотор пролетел над шипящим асфальтом вдогонку дребезжащему пятичасовому трамваю, постовой отчаянно зевал в своей будке на перекрёстке. Деловитые воробьи, словно стая маленьких крыс, быстро прошмыгнули от газона к мусорной урне и обратно, на ходу проверяя съедобность тротуарного мусора.
Город просыпался медленно и с натугой, и было ему безразлично, что в его необъятном чреве объявился ещё один червь, один из семи или восьми миллионов ему подобных. И какая разница, что червь при этом думает и хочет. Слишком он мелок и мимолётен…
Но так же ненадёжен и мал сам великий Бабилон-город по сравнению с матушкой-планетой…
Да и сама планета…
Одним словом, шёл по утреннему городу человек и не подозревал о своём ничтожестве. Он шёл и нёс на своих плечах… многое. В том числе холодное, мрачное и неимоверно тяжкое предначертание, имя которому было – Кромешник.
Эпилог
Игнацио Кроули, глава департамента Б (Внутренней контрразведки), с утра сидел на рабочем месте – в берлоге на Кузнецах – и никуда не спеша изучал докладную записку своего любимчика, третьего заместителя Дэниела Доффера, замаскированную под неформально-пояснительное эссе на закрытую диссертационную тему «Вероятность адаптации рудиментарных деликвентных сообществ и их влияния на современную криминогенную обстановку в условиях мегаполиса». По радио опять завыл гвоздь сезона, сладкоголосый педик со своей «Рапсодией богемы», но радио-то можно и отключить. В пальцах у Кроули взамен привычного помечающего карандаша елозил обломок толстой пластмассовой спицы.