Кровь и Звёзды
Шрифт:
— Вот это да! Вы только взгляните на солнце! Кажется, я обещала рассказать Метконосцам историю о том, как двое друзей помогли друг другу. Очень забавную. Напомните мне как-нибудь рассказать её вам! — с этими словами зебра развернулась и заспешила прочь. — Жаль, что я не могу услышать, о чём эти два друга говорят!
Я встала рядом с ней и вытащила из сумки чёрную шипастую броню.
— Что ж, похоже, это нужно явно не для маскировки, — сказала я, усевшись рядом с пегаской. Она отвернулась от меня. — И похоже, что Падшая Глори нужна не столько для сохранения тайны личности,
— Я должна быть сильнее, Блекджек. Ради тебя. Я… — Она залилась краской. — Ты всё делаешь. В тебя стреляют, тебя взрывают, режут, предают, за тобой охотятся… а я… не делаю ничего. Мне кажется, будто я всё ещё заперта в той печке и просто жду, пока монстр меня не съест. Будто я не смогу ни с чем справиться, если не придёт кто-то и не спасёт меня! — Она подняла копыто, наблюдая за его нервным подрагиванием. — Я… я даже не могу… перестать…
Я сделала первое, что пришло мне в голову. Обняла её. Я прижимала её к себе, пока она дрожала в моих объятиях. Она хотела быть сильной.
— Ты помогаешь мне, Глори. Не важно, своими лучевыми пушками или просто своей добротой и верностью, но ты помогаешь мне. — Я мягко провела копытом её по гриве и посмотрела ей в глаза. Не смотря на всю целительную магию Священника, тонкий шрам всё-таки тянулся по её лицу от брови к щеке. Пегаска чуть не потеряла глаз от того удара.
Она поцеловала меня. Наверное, это был самый странный поцелуй за всю историю поцелуев.
Я была настолько ошеломлена, что с трудом смогла пошевелиться, когда она отстранилась; запылавшее было пламя её надежды стремительно начало затухать при виде моего изумлённого оцепенения.
— Прости, я… Похоже… похоже, что я даже с собой не могу справиться, — пробормотала Глори, отводя взгляд.
— Нет! Я… просто… я понятия не имела, что ты, эм, неравнодушна ко мне.
Я была абсолютно сбита с толку: сколь неловким бы не был этот поцелуй, чувства, которые стояли за ним, нельзя было спутать ни с чем.
— А… а ты… чувствуешь то же самое? — тихо спросила пегаска, голосом полным надежды.
— Я не знаю, что чувствую, Глори.
— Я знаю, тебе нравятся кобылки. В конце концов, ты была с ней, — сказала она, покраснев. — Я… я могла бы…
О Богини, неужели Глори и правда пытается меня соблазнить?
— У нас с Каприз был просто секс. Взаимная мастурбация. Мне было хорошо с ней, но ничего такого, чего я не могла бы сделать с помощью собственного копыта. Мы просто использовали друг друга, — сказала я, каким-то образом сумев подавить бурю бушующих во мне эмоций, чтобы она не расплакалась… или хуже. — Я не хочу использовать тебя подобным образом, Глори.
И… нет. Ей не пришлось ничего говорить. Она понурила голову и отвела взгляд, её плечи ссутулились, а передние ноги заёрзали друг о друга.
Арргх. Интересно, у других пони тоже вызывает раздражение необходимость говорить эти слова?
— Нет, Глори. Тебе не нужно извиняться. Ни за что, — сказала я, обняв её настолько платонически, насколько могла. — Просто… да. Я занималась сексом с другими кобылками. И жеребцами. Просто ради удовольствия. Но ты… ты другая. Ты особенная, Глори. А все эти пони, с которыми…
— Тогда… — Пегаска замешкалась. — Что теперь?
Я вздохнула:
— Понятия не имею. Я же глупая пони, помнишь? — Будь доброй. — Прямо сейчас есть кое-что, над чем надо подумать. Но меня больше всего волнуют твои мысли по поводу своей бесполезности. Ты не бесполезна, Глори. Ты единственная пони, которая знает, как справиться с болезнью рейдеров. Ты помогаешь мне идти вперёд, пока я не упаду. И даже когда я падаю, ты продолжаешь помогать мне.
— Пожалуй. Хотя на самом деле я довольно смутно представляю, что делать с этой болезнью. Мне понадобилась бы лаборатория и месяцы работы, чтобы вывести лекарство. — Она посмотрела на чёрную броню. — Просто меня уже тошнит видеть, как ты рискуешь собой, чтобы защитить нас, в то время как я не могу сделать ничего, чтобы защитить тебя.
— Не переживай об этом. Я Охранница. Это часть моей работы, — сказала я, пытаясь выдавить из себя самую непринуждённую улыбку, какую только могла.
Глори вздохнула и печально покачала головой.
— Ох, Блекджек…
Она улыбалась. Но почему у меня было такое чувство, будто я сказала что-то не то?
Я рассказала ей о Рампейдж и Лакуне. Мы обе были рады возможности сменить тему. Она выказала ту же недоверчивость, что и П-21, но её, похоже, куда больше интересовал Звёздный Дом.
— Хочешь сказать, там были фотографии с луны? С настоящей луны? — В своём волнении она, кажется, напрочь забыла о столь неловком начале нашего разговора.
— Ну да, они вполне себе походили на фотографии с луны, и, судя по газетам, что хранились у неё, видимо так всё и было. А что? Это так важно?
— Просто мы полагали, что Эквестрийская космическая программа была фальсификацией, всего лишь способом заручиться общественной поддержкой во время войны в связи с проблемами в производстве оружия или просто попыткой поднять общий моральный дух. Мы даже не были уверены, что Мэригольд существовала, или что весь этот скандал был создан лидерами программы лишь для того, чтобы снять с себя вину в неудачном эксперименте. Ну, то есть, центр запуска на самом деле существует. Там даже есть деревня гулей, называется «Космодром». Её видно с Небесного порта. Но мне даже в голову никогда не приходило, что эти ракеты вообще могли когда-то летать.
— Видимо однажды всё-таки летали, — сказала я, с радостью отметив, что Глори не стала надевать эту отвратительную броню и вообще выглядела немного веселее.
— Зачем кучке гулей эти ракеты?
— О, у них там какой-то культ или что-то в этом роде. Мечтают улететь куда-то в «прекрасные дали» или нечто вроде земли обетованной. С тех пор, как весь космический центр оказался пропитан радиацией, мы там никогда не были. Но Братство Ориона вполне безобидно, если ты, конечно, ничего не имеешь против гулей. — То, как она вздрогнула, ясно давало понять, что не все тамошние гули такие уж безобидные.