Кровавый пир
Шрифт:
– Дозволь сыск сделать! Многие из приказных людей да дворян схоронились: вели их отыскать и побить, а то придет от государя присылка, – они нам станут первые вороги.
– А бейте их, детушки! На то ваша казацкая воля!
– На митрополичьем дворе их много. Там и щенки – воеводы.
– Ну, ну! Это уже когда я уеду. А теперь по улочкам шарьте!
И, день в день, три недели шли в Астрахани рука об руку разбой и пьянство.
VI
Василий истомился. Жажда
– Батько! – говорил иногда Василий Разину.
– Чего, сынку?
– Да когда ж мы на Саратов пойдем, скажи на милость?
– А что, сынку?
– Да терпеть не могу больше! Смотри, государь стрельцов нашлет – и не осилим Саратова.
– Ну, ну! Мы их всякую силу разобьем. Не бойсь! А ты потерпи малость. У нас сказывают: «Терпи, казак, атаманом будешь!»
– Нельзя раньше, – таинственно объяснял ему Фролка, – вишь, братан заказал два струга обрядить. Хоругви новые сделать.
– Для чего два струга?
Фролка понижал голос до шепота:
– Один для Никона – патриарха, а другой для царевича Алексея Алексеевича!
– Да ведь он помер?
– Нишкни! Это бояре выдумали. Они его извести хотели, а ен до Степана убег. Теперь с нами!
Василий качал головою:
– А Никон отколь?
– С Белоозера. Его оттуда наши казаки своровали.
Василий успокаивался на время, но потом вновь начинал тосковать. Виделись ему странные сны, чудились наяву странные видения. В ушах и во сне, и наяву звучал призывный голос Наташи: «Вася, Вася!«Он даже иногда испуганно оборачивался, так явственно слышался ее голос.
За последние дни мгновенье за мгновением вставали в его уме воспоминания своего позора, разорения и нового позора. Он просыпался иногда от мучительной физической боли, трогал спину, омоченную потом, и она казалась ему окровавленной. Он рычал от жажды мести и царапал свою грудь руками.
А Разин пил в кружале день в день, в вине ища и вдохновенья, и силы.
Однажды он вдруг обратился к Василию:
– Иди на митрополичий двор. Возьми у него старшего сына князя Прозоровского, Бориса, и приведи пред мои очи.
Василий тотчас встал, позвал с собой десять человек из своего отряда и пошел.
Митрополичий двор казался крепостью.
Вкруг него окопали ров, за тыном насыпали вал и наставили пушки.
– Ей, ей, ей! – закричал Василий. Из-за тына показалась голова служки:
– Чего тебе?
– Впусти или прикажи выслать мне Бориса, сына воеводы. Степан Тимофеевич приказывает!
Служка скрылся. Полчаса спустя открылись ворота, и из них вышел красивый юноша.
– Я княжой сын! – сказал он громким голосом. – Что надо!
– Велено тебя к атаману вести!
– К Стеньке? Веди, молодец, – отвечал юноша, и Василий невольно подивился его бесстрашию.
С светлым, улыбающимся
– Чего тебе от меня надобно? – спросил он его. Стенька Разин оглядел его исподлобья мутным взглядом:
– Нонче ночью про вас, воров, думал. Где таможенные деньги, что сбирались с торговых людей? Отец твой ими завладел и промышлял.
– Николи отец мой этими деньгами не корыстовался! – с гневом, вспыхнув, ответил юноша. – Не видел их даже. Сбирались они головами, а головы приносили все в приказную избу, а принимал их подьячий денежного стола Алексей Алексеев с товарищами. Все деньги ушли на жалованье служилым. Спроси хоть у подьячего. Он жив!
– Сыскать! – коротко сказал Стенька.
Васька Ус спешно выбежал. Воцарилось молчание. Разин пил, изредка угрюмо вскидывая глазами на молодого Прозоровского, а тот стоял свободно, заложив за спину руки, с легкой усмешкой на устах.
– Хочешь казаком быть? – вдруг сказал Разин. – Присягни мне и казачеству, я тебя есаулом поставлю!
Юноша тряхнул головою.
– Николи я с разбойником и татем быть в одном не хочу! – ответил он.
Разин криво усмехнулся.
– Добро! – сказал он.
– Може, выпить хочешь? Медку? – вдруг снова предложил он Борису. Тот только покачал головою.
В это время Ус притащил подьячего. Он скрывался тоже у митрополита. Это был пожилой, лет сорока, человек.
– Где таможенные деньги? – спросил его Стенька.
– Служилым людям раздали! О ту пору стрельцы к воеводе приступили за жалованьем, – ответил подьячий.
– Видишь! – сказал юноша
Стенька злобно хлопнул кулаком по столу.
– Врет он, коровий помет! Казаче, повесьте его за правый бок на крюк! Пусть его повялится малость! – сказал он, кивая на подьячего.
Юноша грустно взглянул на него.
– Прости меня, Алексей, – сказал он.
– Бог с тобою! – ответил тот. – И тебе, вьюноша, разбойник крест уготовал.
– Увести его! – закричал Стенька, вскакивая.
– Ну, а где животы ваши? – спросил он, подскакивая к Борису. Тот даже не двинулся.
– А животы наши твои же люди ограбили. Наш казначей все сдал, а твой есаул Василий Ус увозил от нас.
– Ну, ну, добро! Все твоя правда! – усмехнулся Степан. – А казаком не хочешь быть?
– Не хочу с ворами вязаться!
– Ну и то добро! – сдерживаясь и весь кипя, промолвил Степан. – Приведите мне со двора его другого брата!
Борис побледнел:
– Атаман, что ты задумал?
– А так! Пожартовать!
Казаки с шумом принесли младшего сына воеводы. Ему было только восемь лет. Он испуганно прижался к брату.
– Как звать тебя, пащенок? – спросил его Степан.
– Борис! – тихо ответил мальчик.
– Тоже Бориска! Ну, ин! Так вот что, – обратился он к старшему, – или ты целуй крест на казачестве, или я твоего братишку за ноги подвешу.