Кровавый пир
Шрифт:
Толпа несчастных стояла окруженная казаками. Князь подъехал к ним и сказал:
– Всех казнить, как они своих помещиков и воевод!
Весь берег Волги в этом месте покрылся виселицами, и на них закачалось до восьмисот трупов.
Разин был разбит. С этого дня (30 октября) имя Разина перестало быть уже грозным, и его песня уже была спета.
В истории этого бунта князь Барятинский поистине может быть назван спасителем отечества, потому что мятеж принял уже огромные размеры, и не разбей он Разина, дойди Разин до Казани, неизвестно, чем бы окончился
Барятинский не дремал. В тот же вечер он отдал распоряжения.
– Ты, князь, – сказал он Прилукову, – иди на Самару и Саратов. Везде воров казни! Ты, Данило, на Алатырь, а я на Пензу пойду. Там сойдемся!
И на другой же день они все выступили добивать воровские шайки.
Милославский проводил их с честью и тотчас сел писать грамоту государю в Москву. В той грамоте, описывая свое сидение, он приносил жалобу на воеводу казанского, князя Урусова.
«Ежели б, – писал он, – князь Петр Семенович Урусов подоспел в пору к Симбирску с ратными людьми, то и вору Стеньке Разину с воровскими казаками утечь было бы некуда и черта была бы в целости: города Алатырь и Саранск и иные города и уезды до конца разорены бы не были; а это разорение учинилось от нерадения к великому государю воеводы князя Петра Семеновича Урусова».
Благодаря грамоте этой, Урусова сместили и на его место назначили князя Юрия Долгорукова, того самого, который повесил Василия Разина, брата Стеньки.
Энергичный и деятельный, с помощью князя Барятинского и других он в течение зимы успел затушить мятеж на всем пространстве берегов Оки, Камы и Волги, и от одного его имени трепетали сердца удалых казаков…
V
Как ураган мчался Василий Чуксанов со своими людьми, из которых остались всего тридцать человек. Иных не собрали, и многие, в том числе Дубовый, Пасынков и Тупорыл, погибли в ночном бою.
Кривой скакал рядом с Василием.
– Что делать будем? – спрашивал он.
– Там увидим! До Саратова доскакать надо! Не жалей коней! В Самаре смену сделаем.
В начале пути они перегоняли толпы бегущих, но потом им навстречу стали попадаться идущие к Симбирску. Они скакали мимо, никого не предупреждая о гибели войска Разина.
Василию казалось, что у него от ожидания и волнения лопнет сердце. Наташа, наверное, уже выздоровела, но как она его встретит? Куда он ее теперь, голубушку, денет? Где сам укроется?
«Эх, – думал он, – будет что – на крайность к воеводе с повинной приду! Только ее бы, ее выручить!»
Иногда он думал, что не застанет ее в живых, что буйные казаки надругались над нею, засмеяли ее, обидели. Может, убили! Сам Гришка Савельев мог позариться… Они доехали до Самары. Атаман с тревогой обратился к Василию:
– Правду бают, что батьку разбили и он бежал, а царевы войска сюда идут?
– Кто сказал? – бледнея, спросил Василий.
– Люди! Прибег сюда гультяй какой-то. Бегите, кричит! Мне беда! Вчера в круг звали. Веди, говорит, нас отсюда. А собаки посадские теперь
Василий покачал головою:
– Нет, правду сказали. Батьку в ногу ранили, и он убежал с казаками.
– Куда?
– Не знаю! А тех всех разбили.
– Что же мне делать?
– Бежать тоже!
– А куды?
Василий пожал плечами.
– Того и я сам не знаю!
Кривой пришел со свежими конями.
– Скажи только Кострыге да Горемычному, – приказал Василий, – а тех, ну, к собакам!
Кривой усмехнулся:
– Они и то с устатку-то в кружале засели!
– Прощай, атаман, нам недосуг!
– Так бежать, говоришь?
– А иначе что делать. Сейчас государевы стрельцы придут.
– Ну, ин! Пойду круг собирать, – сказал атаман и вышел из избы.
Василий с тремя товарищами скакал уже дальше. По дороге он сказал им:
– Братцы, теперь не знаю, что с вашим делом будет, а скачу на Саратов по своему делу. Невеста там моя. Может, ее из неволи вызволить надо будет, так пособите!
– Мы все за тебя, атаман! – сказали в голос его товарищи. – Умирать вместе будем!
– Спасибо! И я за вами. Только выручим мою лапушку.
Они утром рано въехали в Саратов, и Василий сразу почувствовал, что здесь уже известно о поражении Стеньки.
– Ишь, воры приехали, – говорили посадские, – с виселицы, видно, сорвались! Ну, да пожди, придут воеводы.
Они уже поняли всю невыгоду» равенства». Тяжко приходилось под рукою воеводскою, но еще тяжелее оказалось жить с казаками, которые не признавали ни собственности других, не входили ни в чьи интересы и только гуляли, бесчинствуя и в домах, и на улицах.
Василий въехал на бывший воеводский двор и вошел в горницу. В той самой горнице, где его когда-то драл воевода, сидел пьяный Гришка Савельев.
Они по – казацки поцеловались.
– Правда? – коротко спросил Гришка.
– Правда! – ответил Василий. – Скажи, что невеста моя?
– А что ей? – сказал Гришка. – Живет у попа. Мои хлопцы хотели ее выволочить, да я припугнул.
– Спасибо!
– В круг! В круг, атаман! – раздались в это время голоса, и пьяные казаки ввалились в горницу.
– Ну, ну, – загалдели они, – вот и из-под Симбирска гость! Иди и ты в круг. Расскажи!
– В круг! – гудели на дворе.
– Так вот каждый день! – сказал Гришка, поднимаясь и опоясываясь саблею. – Пойдем, что ли!
Они вышли и пришли на площадь. Там уже толпились казаки и посадские люди.
– Здоровы будьте, казаки! – сказал атаман. – Зачем звали?
– Вот к тебе из-под Симбирска гость приехал. Пусть сказывает, правда ли, что батьку побили? – закричали кругом.
Василий вошел в круг и поклонился всем.
– Правда, – ответил он, – пришел от казанского воеводы князь Барятинский и разбил нас всех!
И он рассказал, как был бой и как бежал Разин.
– Что же нам делать, атаман, теперь? – заговорили, кругом.