Купидон с топором
Шрифт:
— Пусти, — Матвей вырывается из рук отца и подбегает ко мне. — Аня, скажи ему, чтобы не кричал, — обхватывая меня за ноги, просит Матвей, шмыгая носом.
— Дурдом какой-то, — сжимая кулаки кидает Илья, и тут же выходит из гостиной.
— Он плохой.
— Зачем ты так говоришь? — опускаюсь на корточки, смотря в заплаканное лицо Матвея. — Ты же сам говорил мне, что твой папа самый лучший.
— Потому что он кричит на меня и не в первый раз. Я только на лестницу немножко забрался, даже до крыши не долез, а он все равно кричит. Еще и по попе бьет. И всегда кричит, когда я так
— Глупенький, папа просто боится, что ты упадешь и что-нибудь себе разобьешь. Он же любит тебя, а кричит… мы все иногда кричим. От бессилия, от того, что не знаем, как донести какую-то мысль, а не потому что кого-то хочется обидеть.
— А по попе зачем бьет? — вытирая зареванное лицо своими маленькими ладошками, так наивно интересуется Матвей.
— Чтобы до тебя быстрее дошло, что так делать нельзя. И вообще, это всего лишь попа, Матвей. Вот когда я была маленькой и делала плохие вещи, за которые меня ругали родители, у меня отбирали конфеты. Надолго. Еще и в угол ставили при этом. Так что пару раз получить по попе, это не так страшно.
— Не страшно.
— Ну вот. Все, пойдем умоемся, ты успокоишься и больше не будешь лезть туда, куда папа запрещает. Ты кушать хочешь?
— Хочу.
— Тогда пойдем, — беру ребенка за руку и веду на кухню.
Очередное молчание за столом меня просто добивает. Пожалуй, столько я не молчала никогда за двадцать один год своей жизни. Надежды на то, что Юрий свалит туда откуда приехал, канули в Лету. По ходу дела я отсюда уеду раньше него, и что самое дурацкое и необъяснимое для меня-я не хочу отсюда уезжать. Дожили, блин. Мне здесь плохо, нет душа, туалета, воды. Кровать тоже неудобная, да все здесь не так! Господи, ну как можно рассматривать Илью в качестве… а в качестве кого вообще? Объекта влюбленности? Господи, это даже в мыслях звучит абсурдно. Нет, ну влюбиться это должно быть здорово, давно пора хоть в кого-нибудь, но, мать моя женщина, не в него же! А может мне просто жалко Матвея, поэтому я хочу остаться подольше в доме? Да, конечно, именно поэтому я крашу глаза и пытаюсь замазать все еще красноватое лицо тональником. И именно от жалости к Матвею, я встаю в пять утра, чтобы сделать красивую прическу и приготовить завтрак. Конечно, определенно дело только в Матвее. Идиотка. Встаю из-за стола, стараясь на обращать на себя внимание и тихо выхожу на улицу. Присаживаюсь на лавку и ко мне тут же подбегает одна из собак. Белое чудо кладет мне морду на колени и закрывает глаза.
— Ты кто, Жади или Лукас?
— Думаю, это Лука, — поднимаю голову на стоящего рядом Юру. — Он с детства больше тянулся к женскому полу, а Жади наоборот.
— Вы знаете их с детства?
— Это я их подарил Илье, поэтому, конечно, знаю. Опережая твой вопрос, эти имена были в ветеринарном паспорте. Ну и мне хотелось прикольнуться над Ильей.
— А вы давно с ним дружите?
— Давно.
— Но вы выглядите молодо.
— Мне тридцать, Илье тридцать два, борода старит, — усмехается он и садится рядом со мной.
— Вообще-то, когда я увидела вас на кухне, я была уверена, что вы завалите меня своим вниманием и будете безбожно ко мне подкатывать. А за три дня вы ко мне даже не подошли.
— Не порядок,
— Определенно. Я как будто пустое место. У меня уже самооценка упала. Нет, вы мне вообще не нравитесь, ну не в моем вкусе, — вовремя прихлопнула язык я. — И внимание мне ваше на фиг сдалось, но как-то странно это все.
— Да ничего странного. Илья мне строго-настрого запретил к тебе, как ты выразилась, подкатывать. А так как мы все же друзья, я решил не злить его, он и так больно раздраженный.
— Понятно, — не пойму только это хороший знак или все же нет. — А расскажите что-нибудь об Илье. Ну что-нибудь личное.
— Личное это только к нему самому.
— Он как рыба молчит.
— Да, он всегда был малоразговорчивым товарищем.
— Угрюмым и сердитым тоже всегда?
— Ну это не так. Если ты про недавний инцидент с Матвеем, то тут его можно понять. С лестницы, на которую сегодня залез Матвей, два года назад упал его отец.
— Только не говорите, что он после этого умер.
— Не говорю, но да, так и есть, — безэмоционально произносит Юрий, теребя за ухом собаку.
— Кошмар. Слушайте, мне он сам не ответит, расскажите хоть вы. Это получается дом его отца?
— Этот дом и участок принадлежал его родителям. После смерти отца, мать Ильи как-то недолго продержалась, через год уже и ее не стало, так что теперь он полноценный владелец и фермер сего безобразия, — как-то грустно улыбается Юра, уткнувшись взглядом в ботинки. — Аня, а вы вообще кто, я так и не понял?
— Я сама не понимаю, — только я хочу открыть рот и дальше расспросить о более важных вещах, как в дверях появляется Илья.
— Юра, мне кажется, ты еще вещи не собрал.
— Точно. Пора отчаливать, — встает со скамейки и, незаметно подмигивая, мне идет в дом.
***
И вроде бы надо порадоваться, тот, кого я мысленно гнала три дня подряд, уехал, вот только теперь я жалею о том, что так бездарно профукала столько времени и не расспросила ничего об Илье. А ведь могла бы. Дура! Хорошая мысля приходит опосля.
— Твоя машина будет готова уже скорее всего завтра, — слышу позади себя голос Ильи.
— Отлично, — выжимаю из себя улыбку и поворачиваюсь. Да не тут-то было. Мне даже улыбку некому продемонстрировать, развернулся и ушел. Гад!
Кидаю вилку и понимаю, что меня это все достало. Я должна мыть посуду в тазике, споласкивая ее холодной водой, писать в ведро, под куст, испражняться в вонючий гроб, готовить и убирать только для того, чтобы мне чуть ли не плюнули под нос?
— Скотина! Чтоб у тебя никогда не встала твоя хотина!
Хватаю полотенце, вытираю руки и выбегаю на улицу. Все, завтра получу машину и поеду домой. Нечего мне здесь делать. Нечего! Это было последней мыслью перед тем, как я услышала крик Матвея и взглянула наверх. А дальше считанные мгновения и я ловлю его, при этом падая на спину, сильно ударяясь головой об землю.
Глава 18
Кажется, не все так плохо, по крайней мере, я точно помню кто я. По ощущениям на мне в данный момент не слишком приятная тяжесть в виде Матвея, который тут же вскакивает и начинает плакать.