Куриный бульон для души
Шрифт:
– Он дал мне свой армейский нож, и я сказал: «Спасибо, Марк. Обещаю, что как-нибудь сумею добраться до Техаса. Еще что-нибудь?» - спросил я. «Да, ты можешь меня обнять?
– попросил он.
– Просто обними меня. Я не хочу умирать один». Я обнял его и долго-долго баюкал. А он все время повторял: «Прощай, Синди, я люблю тебя, мне так жаль, что я не увижу, как подрастают наши девочки». Через какое-то время он тихо умер у меня на руках.
– Я хочу, чтобы вы знали, - продолжал я, - мне нужно, чтобы вы поняли, Синди, я сделал все, что мог, но он был слишком тяжело ранен. Я не знал, как остановить кровотечение, у
Какое-то время мы все плакали, и в комнату пришли девочки. Они хотели знать, почему мы все такие грустные и почему плачем. Я посмотрел на Синди, и мы оба поняли, что я не смогу рассказать все это еще раз, поэтому она ответила, что я сообщил плохие новости, но скоро все будет хорошо.
Дети вроде бы удовлетворились таким ответом и вернулись в столовую, но на этот раз расположились поближе, потом снова принялись играть.
Мне нужно было объяснить, какой героической поступок совершил Марк, поэтому я возобновил свой рассказ.
– Нож, который дал мне Марк, позволил обезвредить охрану и освободить из лагеря еще 12 американцев. Ваш муж - герой. Благодаря ему еще 12 американцев обрели свободу, а я сижу сейчас перед вами, в его кресле, и рассказываю вам о его смерти. Мне жаль, мне так жаль, что приходится сообщать вам об этом.
И я расплакался, и Синди подошла успокоить меня. Переживая такую потерю, она успокаивала меня. Мне было стыдно, я чувствовал, что она оказывает мне честь. Взяв мое лицо в ладони, она сказала, глядя мне в глаза:
– Знаете, вы оба герои - и мой муж Марк, и вы, Фред. Вы тоже герой. Спасибо, спасибо вам, что приехали и лично мне все рассказали. Я знаю, чего вам стоило приехать сюда и в лицо сказать мне, что мой муж погиб, но вы достойный человек. Вы дали обещание и сдержали его. Немногие так поступили бы. Спасибо вам.
Я сидел потрясенный. Я не чувствовал себя героем, но эта скорбящая женщина говорит мне, что я герой и достойный человек. А я чувствовал только вину и злость: вину, потому что я выжил, а ее муж, отец ее дочерей, умер, и злость, всепоглощающую злость на бессмысленность и жестокость войны, приносящей такие потери. Я не мог простить ни свою страну, ни себя. Но передо мной была женщина, которая перенесла такую утрату, лишилась мужа и все же простила меня, благодарила меня. Я не мог этого слышать.
Меня охватил страшный гнев на правительство. Почему никто не приехал сказать этой женщине о смерти ее мужа? Где тело Марка Колдуэлла? Почему оно не здесь, почему не было похорон и траура? Почему? Почему?
Потом я сказал:
– Я привез тело Марка в Южный Вьетнам и уверен, что с вами свяжутся насчет его похорон. Мне жаль, что меня здесь не будет, но, прошу вас, знайте, что я буду думать о вас. Я буду всегда вас помнить.
Мы еще посидели, а потом я спросил Мейнарда, не подвезет ли он меня на автобусную станцию. Мне нужно было вернуться в Даллас. У меня был отпуск, и я хотел напиться, как следует надраться.
Фредерик Э. Пале Третий
Вспоминая мисс Мерфи
Прошлым летом, утомившись от скорости и однообразия езды по шоссе, мы с мужем решили поехать на пляж по менее известной дороге/Остановка в маленьком, ничем не примечательном городе на восточном побережье
Все началось довольно просто. Мы стояли, ожидая зеленого сигнала светофора, и я посмотрела на блеклое кирпичное здание интерната для престарелых. На переднем крыльце в белом плетеном кресле сидела пожилая дама. Ее внимательный взгляд, устремленный на меня, казалось, звал, почти приказывал, чтобы я подошла.
Загорелся зеленый. Внезапно я выпалила:
– Джим, остановись за углом.
Взяв мужа за руку, я направилась к дорожке, ведущей к интернату. Джим остановился.
– Минуточку, мы же никого там не знаем.
Я мягко убедила мужа, что неспроста иду туда.
Дама с магнетическим взглядом встала из кресла и медленно пошла нам навстречу, опираясь на трость.
– Я рада, что вы остановились, - благодарно улыбнулась она.
– Я молилась об этом. У вас найдется несколько минут посидеть и поговорить?
– Мы поднялись за ней на крыльцо и устроились в тени.
Природная красота нашей хозяйки поразила меня. Она была стройной, но не тощей. За исключением морщинок в уголках ее ореховых глаз, мраморная кожа была гладкой и словно прозрачной. Ее серебристо-седые волосы были забраны в аккуратный узел.
– Многие проезжают мимо, - начала она, - особенно летом. Смотрят из окон машин и не видят ничего, кроме старого здания, в котором живут старые люди. Но вы увидели меня, Маргарет Мерфи. И нашли время для остановки.
– Маргарет задумчиво продолжила: - Некоторые считают стариков слабоумными, а дело все в том, что мы просто одиноки.
– Затем, посмеиваясь над собой, прибавила: - И еще мы, старики, любим поболтать, а?
Теребя красивую овальную камею в обрамлении бриллиантов, которая украшала ее хлопчатобумажное платье в цветочек, Маргарет поинтересовалась, как нас зовут и откуда мы едем. Когда я ответила, что из Балтимора, ее лицо прояснилось, а глаза заискрились.
– Моя сестра, благослови Господи ее душу, всю жизнь прожила в Балтиморе на Гораш-авеню.
Я возбужденно объяснила:
– В детстве я жила всего в нескольких кварталах оттуда, на Хоумстед-стрит. Как звали вашу сестру?
– И тут же я вспомнила Мэри Гиббоне. Она была моей одноклассницей и лучшей подругой. Более часа мы с Маргарет делились воспоминаниями о нашей юности.
Мы оживленно беседовали, когда появилась сестра со стаканом воды и двумя маленькими розовыми табле-точками.
– Извините за вторжение, - приветливо сказала она, - но время приема лекарства и вашего дневного сна, мисс Маргарет. Нам надо поддерживать ваш моторчик.
– Она с улыбкой подала Маргарет лекарство.
Мы с Джимом переглянулись. Маргарет без возражений приняла таблетки.
– Можно мне еще немного посидеть с друзьями, мисс Бакстер?
– попросила она. Однако сестра мягко, но твердо отказала. Потом помогла Маргарет подняться из кресла. Мы заверили ее, что заедем к ней через неделю, на обратном пути. Лицо Маргарет прояснилось.
– Это было бы чудесно, - сказала она.