Латая старые шрамы
Шрифт:
Совсем оборзел! А Рилл еще смел уверять меня, что его друг женщинами не интересуется….Кстати… это заявление, если присовокупить его к сегодняшней вылазке, наводит на весьма интересные мысли.
– А что, есть такое желание? – провокационно поинтересовалась я.
– Нет, - резко отрезал Фрей и веселья в нем заметно поубавилось.
Еще бы он сказал что-то иное.
– И не удивительно. При твоей-то ориентации…
– Что вы сказали? – мужчина опешил. Чернильная бровь взлетела вверх, а сам он едва заметно подался вперед.
– Что слышал! Ты ведь частый гость в этом местечке. Тоже зажимаешь симпатичных мальчишек по углам?
Ох, и зря я это сказала…Фрей вскочил
– Что такое? Почему стоим?
– крикнул извозчику.
– Так ведь это… Дорогу перекрыли. Придётся в объезд.
Возница принялся разворачивать лошадей, капитан же прямо на ходу выскочил из повозки и велел тому остановиться. Я с интересом выглянула в окно и увидела, что дорога впереди оцеплена жандармерией.Какого хромого лося здесь происходит?
– Сидите тут. Айна, охранять!
– велел капитан Фрей, и собака, недовольно заворчав, устроилась у моих ног. – Я скоро буду.
Господин ингирвайзер направился к оцепленному участку и вскоре затерялся в толпе. Я же устало откинулась на спинку сидения и прикрыла глаза. На меня накатило странное оцепенение. Отчего-то не хотелось ни двигаться, ни думать, ни вообще что-либо делать. Я теребила в руках треклятую кружевную маску, пропускала меж пальцев гладкие черные перья, краем сознания отмечая, что эти самые пальцы начинают дубеть на морозе.Капитана не было долго. Даже Айна начала волноваться и то и дело поднималась на ноги, задирала голову и принюхивалась. И вскоре ее нервозность передалась и мне. Я отодвинула шторку и вновь выглянула в окно. Прилипла щекой к холодному стеклу, чтобы, насколько это возможно, улучшить обзор. По переулку все так же сновали жандармы в форменной одежде, и в какой-то момент они расступились так, что мне стало видно причину всей этой кутерьмы.У края заметенной дороги, прямо на притоптанном снегу лежало тело. Это была женщина. В длинном благородно-сером пальто с меховой оторочкой и такой же меховой шапочке. Светлые пепельные волосы разметались по белому покрывалу снега, а меж распахнутых пол пальто выглядывала насыщенно-синяя юбка, отороченная голубоватой лентой.
Платье показалось мне смутно знакомым. Да и пальто…Сердце пропустило удар. Я плотнее прильнула к стеклу, надеясь, что мне померещилось. Но ряды оцепления вновь сомкнулись, и было ничего не разглядеть. Не думая о том, что творю, я дернула дверную ручку и толкнула створку. Спрыгнула со ступеней и, не обращая внимания на громкий лай волкодава, летящий мне в след, понеслась к месту происшествия. Буквально влетела в ряды жандармов, болезненно задев кого-то плечом, и застыла посреди улицы.На искрящемся белом снегу лежала такая же белая и заиндевевшая Натали.Застывшая, словно фарфоровая кукла. Полупрозрачная кожа, бескровные губы, стеклянный, обращенный в никуда взгляд. Неестественная поза и бурое пятно на виске.Из горла вырвался крик. Чья-то ладонь легла на плечи, но я остервенело ее скинула и рванулась вперед.
– Натали! Неееет! Натали!
Я почти успела упасть на колени рядом с распростертым
– Кто ее пустил?! Уберите отсюда женщину! – летели недовольные возгласы со всех сторон.
Я же рьяно сопротивлялась. Лягалась и царапалась, как могла.
– Пусти! Это же Натали! Там Натали!
– Уведите ее! – было непримиримым ответом на все мои мольбы и стенания.
Те же руки чуть ли не волоком потащили прочь. Знакомый голос выговаривал что-то на ухо, кажется, призывая успокоиться. Но я его не слушала. Кричала и билась в истерике до тех пор, пока меня силой не впихнули в повозку и не погнали лошадей прочь.
Глава 6
Рейнар
Экипаж быстро катился по заснеженным улицам, на колдобинах ощутимо потряхивало, и от этого плач моей свидетельницы то и дело прерывался судорожными всхлипами. А, может, это просто начиналась истерика? Я с опаской коснулся тонкой кисти, белеющей из рукава пальто. Кожа девушки была холодной, а моего прикосновения анья, кажется, и вовсе не заметила. Скорчилась напротив, точно младенец в утробе, уткнувшись лицом в обивку и обхватив голову руками. Мне отчего-то вспомнилась картина времен войны – пожилая женщина, получившая письмо о гибели сына. Я с трудом сглотнул вставший в горле ком и молча вытащил из-за пазухи плоскую фляжку, отвинтил крышку. По карете поплыл резкий запах солдатского самогона.
? Вот, глотните, это поможет.
И сунул флягу свидетельнице. Анья подняла заплаканное лицо, отрешенным взглядом скользнула по баклаге, а потом, ухватив, поднесла ко рту. Руки девушки тряслись. Она сделала короткий глоток, тут же закашлялась и поспешила приложить рукав к носу. Уж не знаю, пришлось ли ей по вкусу это пойло, но, кажется, моя подопечная немного пришла в себя.
? Что это за гадость?! – с трудом выговорила она, возвращая фляжку.
? Лекарство. Всё, перестаньте плакать.
? Не указывай мне! – анья вдруг вспылила и вновь зашлась плачем.
Я тяжело вздохнул. Похоже, это точно истерика, и одним глотком крепкого самогона тут не отделаться.
? Я не указываю. Просто прошу успокоиться. Понимаю ваше горе, но слезами делу не поможешь.
? Да что ты все заладил, успокойся, да успокойся. Не могу я успокоиться! – Свидетельница громко всхлипнула и размазала слезы по щекам. – Нет, чтоб утешить… по-человечески… Сухарь, бесчувственный, - буркнула себе под нос и, демонстративно отвернувшись, принялась мочить обивку уже на спинке сидения.
Эдак она нас тут затопит!Я на мгновение прикрыл глаза, пытаясь придумать слова утешения. Да еще подобрать правильные, чтобы не взбрыкнула ненароком. Но в голову ничего не шло. Ненавижу, когда женщины плачут. В конце концов, так ничего и не придумав, я раздраженно дернул уголком рта и сознался:
? Я не умею. Не знаю, что говорить в подобных случаях.
Женщина шмыгнула покрасневшим носом и, не поворачиваясь, будто сама для себя произнесла:
? И почему я не удивлена? Да и какой мне толк от ваших слов!? Можно же просто... да хотя бы обнять! Но куда вам…
Она махнула рукой и вновь уткнулась в обивку, протяжно скуля и воя.И снова на меня накатил вихрь разнообразных чувств – презрение к девице, пытающейся мной манипулировать, сочувствие к человеку, только что потерявшему друга, и гадкое ощущение вины за ту некрасивую историю, произошедшую в кабаке. Я скрипнул зубами и неожиданно для самого себя стремительно пересел к свидетельнице и неловко притянул ее к себе.А она вдруг воспротивилась. Уперлась ладонями мне в грудь, пытаясь высвободится.
– Пустите!