Леди на монете
Шрифт:
– Как я могу предать королеву, которая всегда так добра ко мне? – укоризненно спросила Фрэнсис.
– Я уверен в том, что она предпочла бы вас Барбаре Каслмейн, – холодно ответил Карл. – По крайней мере, вам не пришло бы в голову открыто демонстрировать свое торжество.
– Никогда. Но она все равно страдала бы, Карл.
Сейчас единственной заботой Фрэнсис было оттянуть время, поддержать в нем надежду, заставить его поверить себе и более или менее успокоить. Она продела свои тоненькие белые пальчики между крупными загорелыми пальцами короля и принялась вертеть одно из его колец – перстень с прекрасным изумрудом.
Король сделал движение, словно собирался снять его.
– Оно слишком большое, но его можно переделать, – сказал он.
Фрэнсис
– Нет, нет, мне ничего не надо, – запротестовала она.
– Бог мой! Тогда вы совсем не такая, как другие женщины!
– Ваше Величество, вам очень не повезло, если вы знали только хищниц.
– Скажите мне правду, – попросил он, – вы хоть немного любите меня?
– Конечно! Кто же не любит короля?! Но я не намерена занимать место Барбары. Она мой друг.
– Потери Барбары могут быть компенсированы.
– Как можно компенсировать женщине унижение? Кроме того, я слышала, что она уехала в Ричмонд, потому что больна и ждет ребенка. В последнее время она действительно выглядела плохо, она была больна, и что бы ни случилось во время ее приема, вряд ли ее можно было бы в этом обвинить.
Карл, пожалуйста, не требуйте от меня никакого решения относительно… нас, пока она не поправится. Если только она услышит об этом – а она не может не услышать! – это очень плохо на нее подействует. Кроме того, сейчас, когда ребенок еще не родился, вы еще принадлежите друг другу. Я чувствую это! И если я… если мы… нет, я не могу делить возлюбленного!
– Предположим, не можете, – заметил Карл с неохотой, подавляя тяжелый вздох и думая о том, что его несчастная королева вынуждена делать именно это. Кроме того, хоть он и был счастлив и вздохнул с облегчением, когда приехавшая из Португалии принцесса оказалась такой милой и обаятельной, он никогда не испытывал к ней тех чувств, которые испытывает сейчас к этой прекрасной девушке, сводящей его с ума.
Фрэнсис пошевелила пальцами, которые он держал в своей руке, и ему даже в голову не пришло, что она всего лишь считает, сколько месяцев осталось Барбаре до родов. Она в положении менее трех месяцев, и Фрэнсис решила, что в ее распоряжении примерно семь, даже больше, потому что не сможет же Карл сообщить ей о том, что их отношения закончились, пока ребенку не исполнится хотя бы месяц. Господи, пусть она благополучно доносит этого младенца, мысленно молилась Фрэнсис.
– В Гемптон Курт вы были счастливы, – неожиданно сказал Карл. – Я помню то лето, когда вы только что приехали из Франции. Вам нравились старые дома. Скажите только слово, дайте мне обещание, и я все для вас сделаю. Старый дом Уолси [38] будет принадлежать вам.
– О нет!
Пораженная таким безумным предложением, она все-таки была тронута. Она ни в малейшей степени не стремилась обладать этим историческим зданием, которое должно было принадлежать всей нации, а не одному человеку. Она хотела бы иметь дом, который могли бы перестроить и улучшить по своему вкусу и желанию. И, думая об этом, она сразу же вспомнила Карла Леннокса и Кобхем Холл, и многое в собственном поведении стало Фрэнсис сразу же более понятным.
38
Уолси Томас (ок. 1473–1530) канцлер английского королевства в 1515–1529 гг., архиепископ Йоркский с 1514 г., кардинал с 1515 г. В 1529 г. Генрих Восьмой обвинил его в государственной измене.
Она поднялась и вышла из гостиной, оставив короля одного. Когда она уходила, стараясь ступать точно по тонкому солнечному лучу, она улыбалась ему.
– Меня нельзя подкупить! – крикнула она. – Все, что я отдаю, я отдаю только потому, что люблю! А если по-другому – как же вы поймете, что вас любят?!
Восхищенный и обескураженный, король смотрел ей вслед. Он думал о том, что никогда в жизни не
– Да, – повторил он, – как же я узнаю, что любим?
Глава 14
Лето Двор провел в Танбридже и в Бате, и в толпе придворных красавиц Фрэнсис сияла, как настоящая звезда. К тому времени чувства короля уже не были тайной ни для кого, кто постоянно бывал при Дворе, а многие просто не сомневались в том, что Фрэнсис давно стала его любовницей.
Сама Екатерина не принадлежала к числу этих людей и относилась к происходящему весьма терпимо. Она пришла к выводу, что склонность Карла к любовным авантюрам сильно преувеличена, и только одной Барбаре удавалось удерживать его. Именно поэтому королева была счастлива, что леди Каслмейн не демонстрирует перед ней свою очередную беременность, и считала, что Фрэнсис слишком предана ей, чтобы ее следовало бояться. Наверное, она тревожилась бы значительно больше, если бы догадывалась о том, что Карл совершенно не думал о Барбаре и сильно сомневался в том, что имеет отношение к ребенку, которого она ждала.
Когда Фрэнсис задумывалась о будущем, что, правда, случалось не часто, ее начинали мучить дурные предчувствия. Она дала королю – вернее, намекнула, что готова дать, – такие обещания, которые вовсе не собиралась выполнять, однако она понимала, что своим нынешним положением полностью обязана ему, тому вниманию, которое он ей уделял. Все старались оказать ей услугу, угодить ей, добиться ее расположения. Она постоянно слышала о том, что в мире нет никого прекраснее, чем она, а поскольку король действительно был добр и великодушен, он всегда радовался, видя ее счастливой и оживленной. Временами он становился настойчивым и требовательным, но Фрэнсис без особого труда удавалось вести себя так, как она считала нужным.
Она обнаружила, что существуют разные способы умиротворения и задабривания Карла, и всегда могла растрогать его. Стоило ей только напомнить ему о своем детстве, полном лишений, как он сразу же начинал жалеть ее и корить себя за то, что он заставляет ее вспоминать все это. Однако обычно Фрэнсис бывала очень весела, и Карл с удовольствием проводил время в ее обществе, а когда на него находила хандра, она всегда была готова поговорить с ним о многолетнем изгнании, когда он почти не надеялся вернуть себе трон, и о всех событиях, связанных с его возвращением в Англию. Очень редко, когда казалось, что его терпению приходит конец, Фрэнсис становилась совершенно серьезной и говорила, что его страсть пугает ее и что, наверное, будет лучше, если она уйдет в монастырь.
Эта угроза не казалась Карлу совершенно абсурдной и неосуществимой, потому что две его кузины – молодые, жизнерадостные особы – внезапно приняли именно такое решение. Он полагал, что именно такие девушки, веселые, оживленные, скорее, чем кто-либо другой, могли бросить все и посвятить себя религии.
Однако в глубине души Фрэнсис прекрасно знала, что никогда не сделает этого и что уход в монастырь – не более чем дамоклов меч, который она постоянно держит над головой короля.
За то время, что они жили в Танбридже и в Бате, Фрэнсис дважды получала письма от Леннокса. И хотя она не забыла его, ей казалось, что он сильно отдалился от нее за это время, и его письма – ходульные, высокопарные и напыщенные – сильно разочаровали ее. И Фрэнсис начала сомневаться в том, что он заслуживает того внимания, которое она уделила ему. Вполне вероятно, что в тот вечер он показался ей интересным и славным только потому, что ей этого захотелось. Она посчитала его необычным человеком, но не могла понять почему и в чем, собственно, заключалась его неординарность. Конечно же, не потому, что он сказал что-то очень умное. Вполне вероятно, что всему виной Кобхемхолл – этот прекрасный дом, которым он владеет и который придает ему очарование и значительность.