Легенды неизвестной Америки
Шрифт:
Мы миновали коридор, и хозяйка отперла одну из комнат.
«Вы живёте одна?» — спросил я.
«Да».
Держать комнату запертой при том, что живёшь одна, — это уже не слишком нормально.
В комнате было ещё более пыльно, чем в остальной части дома.
«Здесь», — сказала она и щёлкнула выключателем.
Мисс Карпентер (если это была она) смотрела на меня выжидающе. Она имела манеру говорить, экономя слова, будто каждое новое слово отбирает у неё частичку души.
Стоит описать вам комнату,
Помещение было прямоугольным, где-то пятнадцать на десять футов, дверь располагалась в той стене, что поуже. Напротив двери было окно, закрытое снаружи ставнями. Справа у стены стоял узкий диван, под окном — рабочий стол, слева — три шкафа один за другим. Вся мебель — начала века, слишком громоздкая для такой маленькой комнатушки. В комнате было очень, очень тесно.
«И что же здесь? По телефону вы ничего не рассказали…» — протянул я.
Она покачала головой и, миновав меня, вошла в комнату.
«Здесь живёт моя бабушка», — сказала она.
Я недоумевал. В принципе, я понял её идею. Бабушка умерла, когда-то она жила в этой комнате, потом здесь стал появляться её призрак. Стандартная сказка. Вероятнее всего, клиентка слышит шаги по ночам (конечно, тут дом сам по себе способен издавать любые звуки). И ещё находит по утрам вещи не на своих местах (сама и перекладывает, лунатичка). Но что-то в её словах было… даже не знаю, как сказать… «другим». То есть интонации отличались от стандартных, которые используются в подобной ситуации.
«И давно она тут живёт?» — спросил я.
«Скорее всего, с тех пор, как умерла».
Мы стояли у входа. Повисло неудобное молчание.
«Мисс Карпентер, — обратился я к ней, — если вы хотите, чтобы я вам помог, вам придётся подробно рассказать мне, в чём проблема, и что вы хотите с ней сделать. Может, вы хотите от неё избавиться. Может, организовать туристические рейды по местам, населённым призраками. Я не умею читать мысли и не знаю, чего вы хотите конкретно от меня».
Она подняла на меня глаза.
«Посмотрите внимательно», — она ткнула пальцем в направлении окна.
Я посмотрел и решительно ничего не увидел. Подошёл поближе. Снова ничего. Стол, стул. На столе — открытая тетрадь, покрытая тонким слоем пыли, стакан с карандашами, стопка пожелтевших газет. Ничего особенного.
«Я ничего не вижу». — «Сядьте на стул».
Я сел.
«Я всё равно, честно говоря, пока что ничего не ощущаю». — «Возьмите карандаш и пишите». — «Где?» — «Где угодно. В тетради, например».
В этой тетради давно ничего не писали, хотя пыль была явно не многолетняя, а примерно двухнедельная.
Я начал писать. Писал то, что в голову взбредало. Сонет Шекспира номер восемьдесят: «O, how I faint when I of you do write, knowing a better spirit doth use your name, аnd in the praise thereof spends all his might…»
Но
«В чём-либо, кроме письма, это проявляется?» — спросил я.
«Нет. Точнее, да. Иногда ощущается её присутствие. Точно она и в самом деле тут. Оглядываешься — а никого нет. А если начинаешь писать, она отвечает, только невпопад как-то». — «Вы пытались с ней переписываться?» — «Нет. Я обнаружила это только несколько недель назад. Комната долгое время была закупорена. Потом я её открыла, но писать тут ничего не собиралась. Хотела что-то набросать на клочке газеты, а написала непонятную чушь. Попыталась ещё — то же самое. И почуяла её присутствие. А через несколько дней вызвала вас». — «Вы…» — «Я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу, чтобы мне принадлежал весь дом».
Она говорила жёстко, чеканя слова, точно генерал перед строем.
«Хорошо, — я поднялся. — Мне понадобятся все бумаги, связанные с вашей бабушкой. Фотографии, письма, официальные документы вроде водительских прав или свидетельства о собственности. Мне нужно знать об объекте всё».
В её глазах промелькнуло одобрение. Мне показалось, что оно связано в первую очередь с тем, что я назвал её бабушку «объектом», а не с деловым подходом.
«Пойдёмте», — сказала она.
«Постойте, — позвал её я. — А чей это портрет?»
На столе и в самом деле стояла фотография начала века. На ней была изображена замечательной красоты девушка; она улыбалась, глядя в камеру. Ровные белые зубы, огромные глаза, какое-то благородство черт и осанки — всё в ней было прекрасно.
«Это, собственно, бабушка, — ответила мисс Карпентер. — Здесь ей лет восемнадцать, наверное».
Я кивнул, и мы покинули комнату. Мы направились на второй этаж, а затем и на третий, чердачный. Лестница скрипела и грозила обрушиться в самый неподходящий момент. По дороге мисс Карпентер рассказывала.
«Часть документов хранится на чердаке. В комнате бабушки вы найдёте её личные вещи, возможно, какие-то записи, которые она вела. Она умерла молодой, в сорок два, от тифа». — «В каком году?» — «В сороковом. Она родилась в тысяча восемьсот девяносто восьмом». — «Когда она родила вашу мать?» — «В девятнадцатом». — «Она была замужем?» — «Да. Муж, мой дед, управлял этим домом до сорок второго года, когда он добровольцем уехал в Европу, на войну. Там его и убили. Я его не знала». — «Простите, некорректно спрашивать, но…»