Легенды о призраках (сборник)
Шрифт:
Мы ехали мимо больницы Святого Мартина.
– Они там чокнутые, – сказал шофер и постучал себе по лбу. Я не ответила, и он обернулся – при этом руль крутанулся так, что мы выехали на встречную полосу. – Это сумасшедший дом, – сказал он. – Не ходите туда.
Судя по всему, он не прочь был поболтать, и я спросила его, не знает ли он, кем может быть эта «та девушка». Он посмотрел на меня в зеркало.
– Это может означать что угодно. Смотря кого спрашивать.
– Да, но что это значит для вас.
– То же, что и для любого другого таксиста, – сказал он. – Рассказывают, что она никогда не стареет.
– Вы сами ее видели?
– Нет, но мой брат видел. Она просит ехать на кладбище, и если ты из любопытства спрашиваешь, к кому она направляется, она отвечает: «К матери». А ты хочешь отвезти ее домой и накормить. Ты крутишь баранку и все поглядываешь на нее в зеркало заднего вида, потому что она такая красивая. На ней нет никаких украшений, кроме маленького медальона. Он у нее вот здесь. – Указательным пальцем он касается середины груди, затем раскрывает ладонь, как будто трогает женскую грудь.
– Мне кажется, хватит.
– На нем изображен Кришна – толстый младенец ест масло. Ты поворачиваешь за угол, и вот оно – кладбище. Ты ждешь, что она скажет, где ты должен остановиться. Тебе становится холодно, но дверь закрыта. Ты поворачиваешься – а ее нет.
По моей спине пробежал озноб. Это старая история, но от этого она не становится менее страшной.
Таксисты любят рассказывать о событиях, которым они стали свидетелями, о пассажирах, которых они подвозили. Я считала этот рассказ просто городским мифом и не обращала на него особого внимания. Но они рассказывали эту историю снова и снова. Всегда это был брат или лучший друг, и всегда они говорили с содроганием, как будто боялись об этом вспоминать.
Во время своего следующего визита в больницу Святого Мартина я подошла к старухе Мальвике.
– Я та девушка, – сказала она. На шее у нее висел медальон: Кришна ест масло.
– Вы ехали на такси? – спросила я. – Это правда?
– Я… – Она кивнула.
– Давайте отойдем куда-нибудь. Я дам вам конфет. – Последнюю фразу я сказала шепотом, чтобы не услышали остальные. Все женщины здесь ходили медленно, шаркая ногами по полу, как будто их стопы были сделаны из свинца, а они слишком слабы для того, чтобы их каждый раз поднимать. Они были очень рады любым гостям, даже если пришли и не к ним. Все они хотели что-нибудь вам рассказать и получить от вас какой-нибудь подарок. Больше всего они любили, если им приносили сладости, – сахар здесь был самым доступным лакомством. В столовой сахар очень быстро заканчивался, потому что женщины ссыпали его себе в карманы, а затем, например во время молитвы, лазили туда мокрым пальцем, который потом засовывали в рот.
Мы пересекли дорожку и обогнули здание, где была комната художественной терапии. Я не захотела зайти внутрь и сидеть на жестких табуретках. Там было пыльно и пахло бананами и потом. Не знаю, как я это исправлю… Как-нибудь. Мы уселись на старую скамейку позади
– Я уже много раз это рассказывала, – сказала Мальвика. – Сто раз. Двести. Никто уже не слушает и не записывает.
– Я запишу, – пообещала я и достала блокнот, но начала не писать, а рисовать.
– Моя мать умерла, а отец, вместо того чтобы плакать, вскоре нашел себе новую подружку. Он не ездил на кладбище к матери, но, по крайней мере, давал мне денег на такси. Я закончила работать в полшестого и, перед тем как отправиться домой, поехала навестить мать. Такси в тот день было мало, но этот таксист остановился. Этот остановился. – Она закрыла глаза. Я вспомнила, как старшая медсестра рассказывала, в каком состоянии она попала в больницу, и мой пульс удвоился. Я не хотела этого слышать. Ничего не хочу знать об этом. Но я и хотела это услышать. Да. Я хотела услышать о боли и страдании. Нарисовать его на бумаге, ухватить его и изобразить в подробностях.
– Что было дальше? – спросила я.
– Он казался хорошим человеком. Задавал вопросы о работе и школе. Затем он начал спрашивать о мальчиках, говорить о моем теле – мне не понравилось, что он говорил. Я не смела сказать, чтобы он остановил машину, но и не отвечала.
Когда мы доехали до кладбища, он заехал прямо внутрь. Шел дождь, и он сказал, что не хочет, чтобы я промокла. Естественно, я бы все равно потом промокла. Он остановился и быстро вышел из машины, пока я возилась с вещами. Он открыл мою дверь, и я подумала, что это очень учтиво. Но он не выпустил меня. Нет.
Она сцепила руки в замок.
– Он толкнул меня на сиденье и взял то, что должен был взять мой муж. Он навалился сверху и несколько раз ударил меня. Я пыталась выбраться через другую дверь, но он выкрутил мне руки. Потом выволок меня из машины и бросил лицом в грязь. И он делал со мной еще другие, ужасные вещи. Мне было очень больно.
Она полезла пальцами в карман, достала их все в сахаре и стала облизывать.
– Затем он поднял меня и бросил в машину. Он мог бросить меня прямо там, но хотел замести следы. Он довез меня до больницы и вытолкнул из машины. Я не могла говорить два дня, а потом стало уже слишком поздно.
– И он придумал историю о призраке, чтобы объяснить, куда вы делись, – на тот случай, если кто-то видел, как вы садились к нему в машину.
Старуха посмотрела на меня и улыбнулась:
– Я та девушка.
Я подумала: «Ты цепляешься за свою юность. Ты грезишь о том времени, когда была молода и ничего подобного с тобой не происходило».
Из-за угла вышла старшая медсестра:
– Вот вы где! Вам не следовало ее уводить. Она очень нездорова. С ней в любой момент может что-нибудь произойти.
Я вернулась домой, чтобы порисовать при дневном свете. Над Сувой шел дождь. Он двигался в мою сторону, поэтому мне пришлось работать быстро. Портрет Мальвики не давал мне покоя, потому что мое впечатление о ней как о молодой девушке было сильнее, чем как о старухе.
Волосок у нее на подбородке. Он был длинный, темный, но загибался он или нет? И с какой он был стороны – левой или правой?
Я остановила такси, поехала на придорожный рынок, купила бананов и папайи. Никто меня ни о чем не спросит, если я приеду в больницу с фруктами.