Лёнька. Украденное детство

Астахов Павел Алексеевич

* * *

Акулина лежала в сарае третьи сутки. Все тело болело от тяжелых сапог и ботинок финских солдат, не пощадивших женщину. Но еще больше болела ее материнская душа. Она видела и слышала, как упал и вскрикнул под выстрелами ее сын, убегавший от смертельных очередей фашистов. Она не могла пойти на его поиски, так как по-прежнему находилась под замком. Вернувшиеся в тот день в хату немцы выслушали доклад финского капрала и решили пока тетку не выпускать из сарая. Она уже была наказана поркой, к тому же и финны слишком переусердствовали, избив ее до потери сознания. Что касается зверского уничтожения пчел ради нескольких рамок меда, то немцы не могли одобрить такое варварское поведение. К тому же мед и пчелы уже считались

реквизированными в пользу великой Германии. Так что выходило, что тетка и ее сын защищали имущество рейха. А вот финны по своему недомыслию уничтожили это имущество и сожрали мед. Запутавшись окончательно в этом следствии, для скорости принятия решения дело закрыли в связи с утратой имущества и уже произведенной экзекуцией над матерью и ее сыном, которого, похоже, вообще пристрелили при попытке к бегству. Хотя трупа его не нашли, но очевидно, что раненый ребенок не сможет выжить в диком глухом лесу, который начинался сразу же за забором этого дома.

Акулина ничего не понимала и не слышала из того, что пытались ей втолковать оккупанты, а лишь согласно кивала головой и молча плакала. Так прошло два дня. В доме уже вовсю хозяйничали немцы, которые, помня инцидент с отравленным гуляшом, поставили на кухню своего повара. По этой причине в ее услугах никто не нуждался, и ей просто разрешили тихо умереть в сарае, из которого к тому времени уже изъяли всю скотину. Как было объявлено по громкоговорителю, который разъезжал по улицам и на ломаном русском языке объяснял, что вся скотина и домашние животные отныне переходят в собственность Германии и будут изъяты. Что и было сделано в течение предыдущего дня.

Акулина не жалела ни о хате, ни о корове, ни о свиньях. Теперь она превратилась в холодный бесчувственный камень, потеряв единственного сына. Но где-то в самом дальнем уголке своего материнского сердца она слышала легкий загадочный шепот, который успокаивал ее и рассказывал о том, что Лёнька жив и скоро вернется за ней. Она закрыла глаза и погрузилась в мутный тягучий сон. Ей снился сын, который шел через Бездон и словно бежал по глади воды, не проваливаясь и не останавливаясь. А она спешила за ним, но от страха все время останавливалась и сразу же погружалась под воду, и чем дальше – тем глубже. Наконец она уже не смогла двигаться и лишь тянула к нему руки. Она силилась крикнуть, но слова застревали, и вместо них слышалось лишь сипение и хрип. Наконец сын обернулся и, увидав тонущую мать, бросился к ней на помощь. Он бежал обратно и кричал: «Мама! Мамочка! Ма-а-ам!»

Кто-то тряс Акулину и горячо шептал ей в ухо:

– Мама! Мамочка! Ма-а-ам! – Она открыла глаза и отпрянула, защищая руками лицо. Некто, разбудивший ее, продолжал шептать и трясти ее: – Мама! Это я – Лёнька! Я пришел. За тобой. Я жив. Все хорошо у меня, мам! Мы в лесу отряд создали. Мы теперь партизаны, мам.

Она убрала руки, приподнялась и ухватила мальчишка за голову. Притянула к себе и оглядела широко открытыми глазами:

– Жив?! Лёнька. Сынок.

Прижала крепко к себе и заплакала. Теперь ее слезы лились от счастья, что тайный шепоток в далеком уголке материнского сердца не обманул ее. Сын был жив и вполне здоров.

Лёнька долго и очень подробно рассказывал, как он, уворачиваясь, бежал от финских пуль. Как он пробирался на Бездон и там встретил кузнечиху Воронову с дочками, а потом и тетку Фроську. Как он всех отвел в Павликову сторожку и даже научил заваривать вкусный папкин чай. А потом сидел в засидке на кабана, а вместо секача к нему вышел дядька Гольтяп с Ванькой и Петькой-боцманом. А потом их с Ванькой отправили на разведку и за едой для отряда. И Ванька унес два мешка, которые они с Танькой Полевой собрали и еще соберут. И как он под крышей сарая пролез к ней и обрадовался, что она здесь и спит. Мать слушала молча, лишь кивая головой и утирая кончиком повязанного платка изредка набегающую слезу. Наконец Лёнька завершил свой красочный, насыщенный событиями рассказ. Акулина вытерла глаза и спросила:

– Что дальше делать-то, сынок?

–

Дальше? Мам, будем бить гадов! У нас же отряд. Надо вот еще оружия раздобыть. Мы как вооружимся – воевать будем! – гордо и бодро заявил возбужденный мальчишка.

– Воевать? Сиди уже, вояка. Без тебя найдутся мужики, чтоб воевать-то. Ты обо мне подумал? Вот, то-то и оно. Сиди спокойно в лесу. Тебе тут тоже нельзя оставаться. Собери картохи и уходи к Гольтяпу в отряд. А там как сложится. Я чуть поправлюсь и тоже к вам подамся. Пока меня тут не прибили эти ироды.

– Мам, ты не боись за меня. Я аккуратно. Как мышонок. Меня же батя научил тихо-тихо ходить за зверем. Шмыг-шмыг – и я уже рядом. Сейчас к Таньке схожу, она обещала хлебца добыть. А потом в лес уйду. Завтра тебя навещу. Тебе ж еды надо тоже оставить?

– Не надо. Немцы два раза вечером и утром приносят воду и еду. Там у них теперь повар готовит. Мне остатки приносят. Не помру с голоду. Ты не маячь здесь! Иди уже, а то скоро у них вечерняя смена заступит. Еду принесут. А потом они всю ночь шляются вокруг.

Мальчишка обнял мать и, подтянувшись, ловко юркнул под соломенную крышу сарая. Спрыгнул с наружной стороны и уже оттуда добавил:

– Мам, я побежал. Не скучай. Отдыхай.

Удаляющиеся шуршащие шаги затихли в стороне от сарая. Акулина закрыла глаза, откинула голову и глубоко вздохнула. Нужно было срочно поправляться, расхаживаться и уходить в лес от греха подальше и от этих чужеземцев-извергов. Не ровен час ее подстрелят или повесят. Бабы уже рассказывали, что новая власть и полицаи в соседнем районе стали вешать тех, кто сделал что-то поперек их порядков. «Завтра же вечером с сыном уйду. Только чуть окрепну и вещи подсоберу, чтоб в лесу обжиться можно было», – решила она и вновь задремала. Ей действительно нужно было набраться сил и выздороветь. В лесу, очевидно, им придется жить не день и не месяц, а возможно, всегда…

Глава двенадцатая

Автомат

Враг рассчитывал на то, что после первого же удара наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени. Но враг жестоко просчитался… Вся наша страна организовалась в единый лагерь, чтобы вместе с нашей армией и нашим флотом осуществить разгром немецких захватчиков [59] .

Смеркалось. Легкая ночная тень легла на деревушку. Полноликая луна бледно высвечивала дорогу и забор дома Полевых. В доме расположилось отделение связистов, которые навалили возле крыльца гору катушек с проводами и каких-то металлических ящиков. Пять человек закончили ужин и, покурив перед сном, разошлись по своим полевым складным кроватям, которые были расставлены в горнице дома Полевых. Танька с матерью и бабушкой были изгнаны в первый же день в сарай, где тоже устраивались на ночлег. Танька слезно отпросилась у матери на улицу, чтоб «посмотреть на Млечный Путь» и «загадать желание на звездочку». Ей нужно было встретить Лёньку и передать ему припасенный хлеб, а также показать, где можно набрать картошки.

59

Из выступления И. В. Сталина на параде 7 ноября 1941 г. Полное собрание сочинений: в 18 т. Т. 15. М., 1997. С. 84–86. (Газета «Правда» № 310, 8 ноября 1941 г.)

Лёнька появился тихо и неожиданно, схватив ее за руку. Танька ойкнула и вздрогнула:

– Ой! Лёнь, напугал меня. Я тебя жду. Глянь, вот тут у сарая мешочек, а в нем в газете полбуханки хлеба. Больше нет пока.

– Погоди ты с хлебом. Ты скажи, сколько там внутри немцев? У них там оружие есть? – Глаза парня загорелись охотничьим огоньком.

– Есть, конечно, автоматы у них там. Ты чо задумал, оглашенный? Ой, Лёнька, страшно же! – Танька задрожала и прикрыла рот рукой. Она поняла, что хотел вытворить мальчишка, и испугалась за него даже больше, чем за себя, думая о возможных последствиях такого безрассудного нападения.