Лето с чужими
Шрифт:
Выходить из прохлады на улицу не было ни малейшего желания. Решили обойтись кофе с тортом.
Других посетителей — всего одна парочка. Мы сели подальше от них. Выжженная безжалостным солнцем дорога из окна казалась иным миром. Музыка не играла, поэтому было очень тихо. И лишь кошка медленно бродила из одного угла помещения в другой.
Всего этого родителям больше не увидеть. Во мне наконец взыграла горечь.
— Этого надолго не хватит, — хихикнула Кей.
— В смысле?
— Со вчерашнего вечера ничего не ела, а тут —
Я даже не подумал об этом. — Кей обычно выглядит наивной и счастливой, но сейчас она недовольна. Это притом, что мои родители так великодушно пожертвовали собой.
Однако о происшедшем рассказывать я пока не стал. Чтобы подробно все растолковать, потребуется время. Поэтому пусть Кей пока радуется, что призраки исчезли. На самом деле мне ее не в чем упрекнуть. Стыдно за себя — за то, что я пытался на халяву обрести в ней свое счастье. Я стыдил себя за то, что уже на следующий день после исчезновения родителей сижу рядом с такой красивой женщиной.
— Хочу тебя предупредить, — сказал я.
— Ой, страшно, — улыбнулась Кей. — Не пугай.
— Мой первый брак не состоялся. К тому же и отец из меня, судя по всему, никудышный. Наверное, я не достоин твоей любви.
— И что?
— Не питай иллюзий.
— Каких?
— Не знаю. Я не могу отделаться от мысли: почему именно я? Иногда думаю, что ты меня совсем не знаешь.
— Нет людей без иллюзий.
— Это так. На самом деле я никчемный человек. Знай это.
— То есть ты хочешь, чтобы я сказала: «Мне хорошо и с таким»?
— Пожалуй.
— Так нечестно. Раз никчемный, перестань им быть. А то хочешь, чтобы я приняла тебя таким, как есть? Самоуверенно.
Именно так. Как бы ни одобряли мое самоотрицание исчезающие родители, от женщины этого требовать нельзя.
— Ты вот так говоришь, будто... — усмехнулась Кей.
Тем временем принесли кофе с тортом. Кей потупила взгляд, ожидая, пока хозяйка уйдет. Какая она все-таки красивая.
— Ты вот так говоришь, будто...
— Что?
Кей кивнула.
— ... я кажусь эдакой женщиной...
— Кажешься. Умной, красивой, привлекательной. Ты сама в себе.
— Пожалуй, я показываю тебе только свои лучшие стороны. А вот грудь, например, прячу.
— Не хочу себя принижать, но даже со всеми достоинствами мне до тебя далеко.
— Мои отрицательные стороны — ужасны. Просто гремучая смесь!..
— Мои тоже.
— И я не в силах устоять перед худшими из них. И хочется саму себя... — Кей замялась, подбирая слова, — ... стереть с лица земли.
Эти слова — как свежи они у меня в памяти... А вдруг Кей прямо сейчас возьмет и исчезнет, испугался я.
— Нельзя так говорить.
Кей кивнула. Вглядываясь в ее четкий профиль, я понял, что счастлив: уж Кей-то без сомнения существует.
На обратном пути я сказал:
— Хочу посмотреть
— Конечно, — тут же ответила она и замолчала.
— Что, беспорядок?
— Нисколько.
— Если не хочешь, можно и не сегодня.
— С чего ты взял, что я не хочу?
— Ты промолчала.
— Я просто думала. Хочешь по квартире понять мой характер? — стыдливо спросила она.
— Хочу.
— А что в этом хорошего? Бывает, куда большее счастье — встречаться, заблуждаясь.
— Тогда постоим в коридоре. Заодно пока разбросаю семена заблуждения.
— Да ладно. Я не то чтобы сгладить углы. Просто не хотелось сегодня портить ничего.
Триста пятая квартира располагалась перед трехкомнатной угловой. Даже с улицы можно было определить, что это — одна комната с кухней. Квартплата в этом районе — не самая маленькая. Наверное, ей из дому что-нибудь присылают. Интересно, как ее родители относятся к тому, что их дочери — тридцать три, и она до сих пор не замужем? Знают ли они об ожоге? Думаю, что да, но при желании от живущих в часе езды от Тоямы родителей это можно и скрыть. Возможно, она им не говорит, чтобы не вмешивались в ее личную жизнь.
— Пожалуйста, — сказала Кей, едва открыв ключом дверь.
— Что, можно?
— Я же сказала, что да. Прохладно станет не сразу, но это лучше, чем в коридоре.
Первое, что бросилось мне в глаза, — дальняя комната с татами.
— Что, в этом доме остались квартиры с татами?
— Похоже, только эта. Раньше было больше.
— В смысле, до офисов?
— Именно. Переделали, вместо татами полы настелили и сдают.
— А я думал, половину пространства занимает кровать.
Я попытался заглянуть в комнату, но тут Кей сказала:
— А вот здесь очень тесная столовая. — И развела руки, как бы обнимая пространство.
— Так чисто!
На полу из коричневой плитки стоял белый декоративный столик. На двух белых стульях лежали круглые подушки цвета индиго. В интерьер они как-то не вписывались.
— Ячменного чаю? Сюда? Или в комнату?
— Можно и в комнату.
— Пожалуйста.
В японской комнате стояли весьма недорогие по виду гардероб и комод белого цвета, низкий японский столик — предмет народного искусства. Я представлял ее комнату глазами пожилого человека, но эта, местами по-детски беспорядочная — право, она еще ребенок — обстановка, наоборот, как-то меня тронула.
Однако возможно, такая оценка скоропалительна. Когда денег не очень много, трудно просто так избавиться от купленных в двадцать лет вещей. А приспособить их ко вкусам человека, разменявшего четвертый десяток, невозможно. Да, ребенком ее уже не назовешь.
Затем я обратил внимание на две знакомые репродукции на стене.
— Это из-за них я не хотела тебя впускать, — поймав мой взгляд, сразу сказала Кей. Она готовила на кухне ячменный чай, и мне показалось, что она слегка стесняется. Но не более того.