Лики Богов
Шрифт:
— Устала я от войны этой. По Камулу соскучилась. В Хамбалык к родне хочу съездить, да на свадьбе Волота с Любавой поскорее погулять.
— Погуляем на свадьбе, Умилушка, — улыбнулся Баровит. — Завтра уже в дорогу собираться станем.
Воин задумчиво наблюдал за тем, как Ярило игриво кидает последние лучи свои на блестящие волны её собранных в косу волос, заставляя расплавленное золото стекать по их щёлку.
— Всю жизнь знаю тебя, родная, — тихо сказал он. — Гложет душу твою печаль, токмо скрываешь ты её от меня. Почему? Боишься не пойму тебя?
Стройная дивница резко обернулась,
— С чего мне в мысли свои тебя впускать? — фыркнула она и собралась покинуть парня.
Широкая ладонь сжала запястье и остановила воительницу, развернув её к себе. Светло-карие медовые глаза впились в красивое личико пристальным взглядом, остановившись на вспыхнувшем нежном румянце.
— Не чужой человек я тебе, Умила, — серьёзно отвечал Зорька. — Всё рассказать мне можешь… Если только не я виной печали твоей стал.
Большие глаза омуженки распахнулись ещё шире, алые губки сжались, а усилившаяся дрожь перекинулась на руку воина. Баровит, не опуская взора, решился рассказать ей о своих подозрениях:
— Много думал я о нас. Ты меня с малолетства знаешь, всегда я другом был тебе… Но вот уж почти лето я руки твоей добиваюсь… Может, в том печаль твоя, что ты так и считаешь меня другом, но не хочешь сердца моего ранить?
Эти слова заставили Умилу жадно проглотить воздух и вызвали крошечные капельки в уголках выразительных глаз. Опустил взор свой витязь, подумав, что прав оказался в мыслях своих. Помолчав немного и набравшись сил, он продолжил тяжёлый разговор:
— Не молчи, Умилушка, скажи прав я, али нет… Посмотри в глаза мне и скажи, что не люб я тебе. Тогда перед Богами поклянусь душами предков своих, что верным другом останусь тебе и не потревожу боле.
Дрожь с девичьей кисти соскользнула на ножны сабель и заставила их робко позвякивать. Пухленькие губки неохотно раскрылись, и неуверенный шёпот соскользнул с них:
— Я не люб…
Голос осёкся, застряв в груди, пальцы разжались, и ножны вновь ударились обточенные морем камушки.Тонкие веки закрыли глаза, с пушистых ресниц упала хрустальная бусинка, а освободившаяся от ноши ладонь зажаларот, не давая рыданиям вырваться наружу. Баровит второй рукой обхватил девичий локоть и приблизил её к себе.
— Не хотел я слёз твоих, — горько улыбнулся он. — Я понял всё, не рви душу, родная. С этой поры сестрой считать тебя стану.
Стаи чёрных ресниц взмыли вверх, удивлённый взгляд голубых глаз устремился на помрачневшее лицо витязя – не желала она быть сестрой ему. Белая кисть освободила губы и медленно легла на небритую щёку. Неведомое марево окутало омуженку, единым порывом девушка коснулась его губ, отчего сотни искр рассыпались по телу, и сердце принялось бешено сотрясать грудь. Широкая ладонь раскрылась, освобождая нежную руку от своего плена, скользнула по осиной талии и прижала бунтарку к могучему торсу. Тонкими жаркими нитями страсть сплетала влюбленных, воин опустился на широкий камень, не отрываясь от сладких губ. Жадно покрывая тонкую девичью шею поцелуями, Баровит почувствовал, как её пальцы отстегнули его ремень и потянули кольчугу вверх. Стальные кольца дружинников со звоном упали на серые
Колкий хлад коснулся плеча витязя. Неохотно оторвавшись от нежной медовой кожи, он посмотрел на безмолвную тень.
«Уходи, не до тебя» — отмахнулся в мыслях Баровит.
Но усопший предок оставался на месте и, медленно вытянув руку, указал в сторону моря. Зорька, утопая в плену девичьих ласк, посмотрел поверх её плеча и замер. Там на горизонте виднелись четыре османских корабля.
— Умила, одевайся, — прошептал он, разжимая объятия.
— Что? — опешила златовласая.
— Одевайся, — повторил дружинник, не отрывая глаз от горизонта.
Омуженка обернулась, отчего золотые локоны защекотали щёки воина. Её глаза расширились от увиденного, она вмиг спрыгнула с колен возлюбленного и схватила красные рубахи. Швырнув одну из них Баровиту, нырнула в свою. Зорька схватил оружие, сжал руку девушки и ринулся прочь, позабыв о кольчугах. Умила на ходу, под позвякивание ножен, затянула на талии ремень. Тёмные ленты ветвей, шурша, хлестали их тела, а извилистая узкая тропка вела наверх, к ничего неподозревающим братьям. Они вбежали в деревню, миряне уже разошлись по домам и несколько дружинников помогали мужикам занести лавки обратно. Витязь резко повернулся к своей спутнице и обхватил руками хрупкие плечи:
— Собери баб с детьми и отправляйся с ними к Крыму…
— Я тебе здесь нужна, — перебила омуженка.
— Послушай, душа моя, — нежно улыбнулся воин, кладя ладони на девичьи щёки, — ты мирянам нужна. Кто их защитит? В деревне детишек много, не дело их по избам прятать. К крепости их веди, Радмилу вперёд себя пусти, пусть Уласа на помощь кличет.
Умила нервно вздохнула и, не отрывая пристального взгляда от Баровита, ощутила как его ладони отстраняются от её лица. Девушка нехотя направилась к стройному ряду дворов, проворачивая в голове иной вариант развития событий.
Уже через считанные минуты сонные дворики заполнились людьми, жалобными женскими причитаниями и детским плачем. Кони фырчали, повозки поскрипывали, звенела сталь. Мужики, ещё вчера бывшие ремесленниками и пахарями, хватали молоты, вилы и ножи. Они шли за удаляющимися повозками, готовые в любой момент стать щитом между своими семьями и османами. Жёсткие голоса воевод раздавали команды, дружинники занимали позиции. Велибор со своими воинами остался в деревне, Демир же ушёл в лес, который уже успел освоить за время своего пребывания в этих местах.
— Волот, ты с Баровитом к скалам пойдёшь. Встретите осман, коли те решат с тыла зайти.
— Как скажешь, отец, — кивнул Бер и канул в густой вязи кустарника, Зорька шёл следом.
— Остальные со мной. К берегу пойдём, — закончил воевода.
— Да, батый, — раздались голоса воинов.
Усыпанные сизой вечерней пылью листья гибких ветвей скрыли широкие спины дружинников. Вновь воцарилась тишина, лишь изредка хрустели хворостинки под тяжёлой поступью и взмахивали крыльями испуганные птицы.