Лисичка и крокодил
Шрифт:
— Тогда помоги мне. Помоги мне заглушить боль между ног. — Рене не учили светским тонкостям, и она сказала именно то, что пришло в голову.
Он застонал.
— Пока нет. Пока не попробуешь. Я сделаю это первым. Это то, что мы называем полутрансформацией.
Прямо на ее глазах Виктор изменил форму: его человеческая кожа потемнела, и, как она догадалась, стала тверже, когда чешуя покрала его загорелую кожу.
Виктор поднял руки, и его пальцы стали зеленовато-серыми и выпустили когти. Бедра
Что касается его лица, челюсть и нос вытянулись в морду, волосы практически исчезли, но те же самые желтые глаза, которые она узнавала, смотрели на нее. Его голос, когда он заговорил, был гортанным и грубым, но не неприятным.
— В этой форме я сохраняю основную часть человеческого облика и могу передвигаться на двух ногах. Моя кожа тверже. Мои рефлексы ускорились. И силы возросли.
Он согнул руку, и на ней появилась внушительная выпуклость мускулов.
— Твой ход.
Рене вздохнула.
— Ничего не выйдет. Но если ты настаиваешь.
Закрыв глаза, она сжала руки в кулаки и изо всех сил пожелала изменить облик. Не то чтобы она не чувствовала свою животную часть, та просто не хотела выходить наружу.
— Ты думаешь о своей лисичке?
Честно?
— Нет. Я думаю, что лучше съем еще немного торта.
— Нужно постараться.
— Почему? Кого волнует, смогу ли я измениться? Почему все так одержимы моей неспособностью?
Виктор снова стал человеком.
— Кто еще пытался тебя заставить?
— Ученые и врачи. Они сказали, что я упрямая. Делаю это нарочно, чтобы испортить тесты.
— И что?
— И что? А я не упрямая. Я просто не могу измениться. Они не поверили поверили. Они перепробовали все. Электрошок. Наркотики, из-за которых я потом так много ела. Один доктор ударил меня несколько раз, когда я не смогла измениться, но, видно, сделал это слишком сильно, я думаю, потому что я потеряла сознание и проснулась в своей камере. Должно быть, его уволили, потому что больше я его не видела.
Прежде чем она успела вздохнуть, Виктор обнял ее, его кожа была прохладной. Он смотрел на нее сверху вниз, хмурый и злой.
— Я убью их всех, — прорычал он, его глаза горели внутренним огнем.
— Почему?
— Потому что они причиняют тебе боль. Я прострелю им коленные чашечки и заставлю ползать. Привяжу их к проводам и пущу электричество. Отравлю их.
— А потом?
— Я убью их.
Рене вздохнула.
— Это так романтично.
Он фыркнул.
— Это было злое обещание мести.
— Я понимаю. Но все равно это почти поэтично.
— Ты сумасшедшая, — сказал Виктор, качая головой. — Но мне нравится.
Улыбка его была почти печальной.
— Значит, я тебе нравлюсь? — Она затаила дыхание, как только слова сорвались с ее губ. Ответит
Ему потребовалось время, чтобы ответить, и с каждой секундой молчания сердце Рене сжималось.
— Да, — наконец сказал он так тихо, что она едва не пропустила эти слова. — Не следовало бы, но помоги мне болотный бог, да.
Ее сердце рвануло вперед.
— Неужели? Ты говоришь это не потому, что тебе меня жаль?
— Я бы не стал лгать о таких вещах. Особенно тебе.
— И что это значит?
— Что это не меняет того факта, что ты еще слишком молода для меня и что моя работа — защищать тебя.
— Я слышала, что мальчики взрослеют медленнее девочек, по крайней мере, так утверждает Миранда. Если это так, то мы не так уж далеки друг от друга. На самом деле, — она крепче прижалась к нему. — Мы где-то примерно наравне. И я не могу придумать лучшего способа защитить меня, чем быть с тобой.
— Ты не знаешь. Ты не видела мира. Есть намного лучшие перспективы, чем старый крокодил, который не может научиться новым трюкам.
— Но у них нет опыта, чтобы защитить меня. Нет опыта заботы о моем теле.
Он застонал.
— Ты не сдаешься.
— Так сдавайся ты. Пожалуйста, Виктор. Научи меня. Дотронься до меня. Покажи мне, что значит чувствовать мужчину внутри себя. — И не просто мужчину, а Виктора, единственного мужчину, который пробудил в ней желание и заставил говорить глупости.
— А если нет?
Она провела пальцем по его груди, ее гладкость завораживала.
— Неужели ты действительно меня оттолкнешь?
— Я не тот человек, который тебе нужен.
— Ты единственный для меня, — прошептала она. — Неужели ты не понимаешь? Никто другой никогда не заставлял меня чувствовать, что все мое тело в огне. Никто другой не заставляет меня чувствовать себя в безопасности и… красивой. Только ты можешь заставить меня умолять. Не позволяй мне вернуться в тюрьму, не попробовав того, что можешь дать только ты.
— Ты не вернешься. Никогда. Я клянусь, — проворчал он. — Я убью любого, кто попытается тебя вернуть.
— А что, если я просто умру? Что, если меня предаст мое собственное тело?
— Я этого не допущу.
Грустная улыбка тронула губы Рене.
— Ты не можешь остановить это. Никто никогда не сможет стереть то, что было сделано со мной и другими, или обратить вспять последствия. Я могу прожить сто лет или умереть прежде, чем закончится эта ночь. Ничто из того, что вы все делаете или обещаете, не может изменить этого. Но ты можешь дать мне кое-что. Покажи мне, что значит быть женщиной во всех отношениях. — Рене подняла блестящие от слез глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. — Покажи мне удовольствие наравне с шоколадным тортом, сюрпризами и всем таким же интересным.