Любовь, похожая на смерть
Шрифт:
– Эй, друг, – рядом с машиной неизвестно откуда появился мужчина с черными бакенбардами и седыми усами. Он снял очки, положил их в нагрудный карман пиджака. – Не знаешь, где тут можно водички попить?
– Водички? – переспросил водитель.
Он успел подумать, что перед ним наверняка милиционер в штатском, который охраняет свидетеля. Но тогда почему он спрашивает про воду? Разве в доме нельзя напиться? Водитель не успел додумать свою мысль. Незнакомец вытащил из-за спины пистолет с глушителем. Хлопнул выстрел. Пуля пробила височную кость, вышла из шеи и застряла в переднем пассажирском сиденье. Пакет с бутербродами
Из открытого рта водителя вывалился кусок недоеденного бутерброда и полилась кровь. Он сполз немного вниз, термос с горячим чаем опрокинулся на ноги. От брюк стал подниматься прозрачный густой пар. Ерофеев сунул пистолет под ремень, снял очки и платком тщательно вытер белую въедливую пыль. Отсюда он видел, как «Тойота», за рулем которой сидел Гурский, выехала из-за дальнего угла дома и остановилась на другой стороне улицы, где начинался пустырь.
Клоков вышел из машины, открыл багажник, вытащил автомат Калашникова, вставил пулеметный магазин на сто патронов, повесил ремень на плечо. Второй снаряженный магазин засунул под ремень брюк. Подумал секунду и рассовал по карманам куртки три осколочные гранаты. Паша и Гурский пересекли улицу, вскоре появились из-за ближнего угла. Собака при виде незнакомцев, поднимаясь с горячей земли, оскалила зубы и тихо зарычала. Мужчины вошли в подъезд и стали подниматься по лестнице.
Ерофеев остался стоять на прежнем месте. Его задача самая простая: когда все будет кончено, надо поджечь дом. После хорошего пожара, когда следствию не останется никаких следов, трудно будет разобраться, кто стрелял, в кого и по какой причине. Две канистры по сорок литров каждая дожидались своей минуты в багажнике машины.
Девяткин, сидя на табуретке у стола, почувствовал, что сейчас Афонин скажет что-то важное. Похоже, он узнал человека из альбома. Но Афонин пыхтел своей папиросой, топтался возле подоконника, разглядывая дровяной сарай внизу и светлую машину на другой стороне улицы. Видно, только что подъехала – еще пять минут назад ее не было. Красивая, иностранная. Из машины никто не выходил. Афонин отступил от окна, через плечо Сыча снова бросил взгляд на фотографию в альбоме.
– Изжога у меня с утра, – сказал он. – Не пойми от чего.
– Не тяни, – сказал Девяткин. – Этот кадр? Павел Клоков. Кличка Пулемет. Страсть к автоматическому оружию. Привык стрелять по делу и без дела. Такая у него манера поведения: сначала стреляет, а все остальное потом. На закуску. Третий год в розыске. Возле ресторана что-то не поделил с кавказцами. Их было семеро, но у Паши был автомат Калашникова…
– Я ошибиться не боюсь, – сказал Афонин. – У меня глаз как алмаз, в этом не сомневайтесь. Если человека раз в жизни мельком увидел – все. Будто сфотографировал. Короче, это он. Тот самый мужик, что вылез из машины. Ну, когда приехали менты, он стал из автомата стрелять.
– Ничего не путаешь? Точно он?
– Я же говорю: у меня глаз как алмаз. Сто пудов – он.
– Хорошо, – Девяткин улыбнулся. – Сейчас протокол напишем….
Мелко задребезжали стекла – значит, товарный состав подходил к повороту, сбрасывая скорость. Локомотив послал в пространство протяжный гудок. В эту минуту раздался громкий стук в дверь. В коридор
– Ну что, открывать?
– Только спроси, кто пришел, – ответил Девяткин.
Он подумал, что это поднялся водитель машины, чтобы стрельнуть сигарету или воды напиться. С места, где сидел Девяткин, входная дверь не видна. Чтобы до нее добраться, нужно пройти коридором и свернуть направо в темный закуток. Вот из коридора послышались шаги, какая-то возня. Затем два сухих пистолетных хлопка и автоматная очередь, очень громкая в закрытом пространстве комнат. Девяткин вскочил на ноги, одной рукой вытащил пистолет, другой рукой сграбастал за шиворот рубахи остолбеневшего от страха Афонина.
– Держи дверь под прицелом, – скомандовал Девяткин Сычу. – Если будет жарко, прыгай в окно. Внизу какой-то сарай.
Сыч тоже вытащил ствол, снял предохранитель. В коридоре ударила еще одна длинная автоматная очередь. Паша Пулемет стрелял наугад, во все цели, показавшиеся ему подозрительными. Он переступил через тело убитого оперативника и дал короткую очередь в изъеденный молью тулуп, висевший на гвозде.
Притянув к себе Афонина, Девяткин толкнул его вперед, в смежную комнату. Свидетель пришел в себя после первого испуга; он вдруг дернулся куда-то в сторону, пытаясь вырваться, и заорал:
– Нет!! Отпусти, скотина! Пусти…
– Стой, дурак, – прошипел Девяткин, закрывая дверь. – Стоять…
В этот момент Паша Пулемет и Гурский, шагавший за ним, дошли до большой комнаты. Паша зубами выдернул из гранаты предохранительное кольцо и, бросив ее в комнату, прижался спиной к стене коридора. Девяткин почувствовал, как пол уходит из-под ног, на голову сыплется труха, из щелей на потолке летит густая пыль. Вздрогнули стены, от грохота заложило уши. Афонин, собрав все силы, рванулся куда-то. В кулаке Девяткина остался воротник его рубахи. Но Девяткин все же изловчился схватить свидетеля за худое плечо, сжать ключицу пальцами.
Афонин, недолго думая, впился зубами в чужую руку и рванул дальше. Через другую комнату выскочил в коридор, бросился на кухню, будто там его ждало спасение. На секунду остановился в дверях, соображая, что делать дальше. Короткая очередь ударила по ногам; одна пуля вошла чуть ниже колена, перебив кость. Афонин растянулся на досках пола и завыл от боли.
Паша направился к кухне. По дороге он бросил гранату в одну из смежных комнат, где за фанерным шкафом спрятался Девяткин. Снова пол качнулся под ногами. Вылетели оконные стекла, шкаф развалился на куски и погреб под собой Девяткина, завалив его щепками и негодным тряпьем.
Паша Пулемет подошел к Афонину. Наклонившись, перевернул его с боку на спину. Афонин дышал часто, бешено вращал выпученными глазами. Он хотел о чем-то попросить своего убийцу, только не знал, о чем просить. Вадим Гурский стоял рядом. Он вытащил из кармана фотографию, взглянул на Афонина и сказал:
– Этот гад. Этот самый.
Пулемет опустил ствол и дал короткую очередь поперек груди и в голову. Тут раздался пистолетный выстрел, за ним другой. Пули просвистели где-то совсем близко. Пулемет, обернувшись, дал очередь вдоль коридора. В ответ прозвучали еще два пистолетных выстрела, и только чудом пуля, пролетевшая у виска, не задела Пулемета, отступившего в сторону.