Люди среди людей
Шрифт:
Хавкин засмеялся.
– Похоже, друзья, что вы поменялись профессиями: журналист требует конспирации, а профессиональный революционер настаивает на широкой публичности. Не тратьте понапрасну сил, ведь я еще не дал согласия куда-либо ехать.
Он чувствовал себя чуть опьяневшим. Тепло и крепкий кофе? Пожалуй.
Но неожиданно головокружительно изменился и самый характер его поездки. Час назад визит в Париж казался ему мерой, необходимой, но относящейся к тому роду дел, которые не оставляют после себя ничего, кроме чувства исполненного долга. Он должен выяснить у Ру и Мечникова, как они относятся к противочумным прививкам в Индии, должен добиться у них одобрения вакцины, ибо надо, чтобы препарат служил людям,
Теперь придется, пожалуй, принять предложение Джогендра Датта.
И не только потому, что доктор добрый и заботливый человек. (Кстати, в гостиничном номере, который он снял, Хавкин все равно не смог бы прожить больше двух суток - для него это слишком дорого.) Но с эмигрантами стоит познакомиться ради них самих. В Индии с их мнением считается не только оппозиционная интеллигенция и местные молодые промышленники, но даже, как это ни странно, сами англичане. В Лондоне и Дели ненавидят парижскую колонию, но слишком раздражать революционеров не решаются. Надо воспользоваться этой игрой (хотя, как и всякая политическая игра, эта не очень-то симпатична ученому), чтобы не мытьем, так катаньем вернуть вакцине в Индии официальное признание. Решено: он будет ждать доктора в семь вечера. У Датта радостно вспыхнули глаза. Отлично! Ровно в семь. А пока он убегает. У него сегодня куча дел.
– До вечера, мистер Хавкин!
– До вечера, мосье Датт!
У кого была такая же манера - стремительно появляться с полным коробом новостей и тут же стремглав мчаться невесть куда? Ах да - Вильбушевич. Датт с Иваном даже немного похожи внешностью: невысокие, подвижные, полные страстного нетерпения, когда дело идет о судьбах дорогой им идеи. Клер качает головой: да, да, герои его ежемесячных отчетов все таковы. Они горят, как свечи, подожженные с двух концов, нередко кончая свои дни в больнице для туберкулезных. И все же нельзя не позавидовать этим безумцам.
Хавкин щелкнул крышкой часов. Четверть одиннадцатого. С одиннадцати до двенадцати лучшее время для разговора с Ру. В течение часа директор института принимает посетителей по научным вопросам.
– Вы подготовились к этому разговору?
В вопросе Клера слышится настороженность.
– Разве воспитаннику Дома Пастера следует опасаться чего-нибудь со стороны своих учителей?
– Ничего… Кроме разве равнодушия… - Клер открыл коробку папирос.
– Спасибо. Не курю.
Журналист пустил струю дыма в огненное жерло камина. Торопиться некуда. От гостиницы до института не более пятнадцати минут ходу. А между тем он убежден: только равнодушием можно объяснить тот факт, что сейчас, когда почти все крупнейшие бактериологические учреждения мира выяснили свое отношение к трагедии, случившейся в Малковале, молчит только Пастеровский институт.
– Случайность… - Хавкин произносит это тихо, почти беззвучно. Ему действительно хочется, чтобы инцидент оказался случайным.
– Не думаю.
– Клер затянулся, поднял кверху рыжеватые брови, прищурился.
– Не думаю. Нынешней весной сестра Вильбушевича, доктор Нажотт-Вильбушевич, на страницах «Пресс медикаль» выразила свое резкое несогласие с решением Индийского правительства. Бактериологи Англии, Бельгии, Германии шлют англо-индийской администрации свои протесты, а Ру… Не сердитесь, дорогой Вольдемар, но это мало похоже на простую случайность.
Они выходят на улицу. Клер хотел бы проводить друга до института, с тем чтобы подождать конца переговоров. Если, конечно, Хавкин не возражает. Сырость сразу забирается под плащи. Хавкин ежится, поднимает воротник. Конечно, они пойдут вместе, и Анри убедится, что поспешил с выводами. Не может быть, чтобы Ру и Илья Ильич Мечников не присоединили свой голос к протесту всех честных ученых. Ведь этого требует честь самой науки…
Скромная уличка Дюто встречает их рядами тихих особнячков, где в каждом окне - цветы. Трехэтажное здание Института Пастера, выстроенное в стиле Людовика XIII, с мансардами и зеленым двориком, мало чем отличается от окружающих
VIII
Несколько дней тому назад в «Таймс» было напечатано письмо проф. Р. Росса о несправедливости, жертвой которой стал В. Хавкин. До этого «Британский медицинский журнал», «Ланцет» и «Журнал тропической медицины» изложили все фазы борьбы, которую в течение четырех лет ведет один человек против административных властей, чтобы в конце концов добиться признания истины.
Французский медицинский мир не может равнодушно пройти мимо этого сражения, которое предпринял один из наиболее достойных учеников Пастера… В настоящее время опыты показали, что столбнячный яд не вырос в склянке, наполненной вакциной, а проник в нее только в Мал-ковале при открывании. Открывая флакон, препаратор уронил пинцет на землю. Когда он поднял его, то, вместо того чтобы прокалить на огне, ограничился тем, что просто прополоскал инструмент в карболовой воде. После этого тем же пинцетом он открыл следующую склянку с вакциной, которая и оказалась роковой. Нельзя забывать, что тропическая почва, особенно в Индии, гораздо больше заражена столбнячными микробами, чем почва в умеренной зоне…
Хавкин не может принять ни порицания Индийской комиссии, ни сомнений Листеровского института. И мы вместе с профессором Симпсоном и Рональдом Россом восхищаемся настойчивостью, с которой он борется за официальное восстановление научно доказанной истины.
Нажотт-Вилъбушевич,
доктор медицины.
Из статьи в журнале «Пресс медикаль»
Париж, 25 мая 1907 года.
IX
В английской Палате общин официально сообщено, что в первые шесть месяцев 1907 года от чумы в Пенджабе умерло 632 953 человека, а по всей Индии погибло один миллион шестьдесят тысяч шестьдесят семь человек.
«Русский врач»,
№27, 1907 год.
X
Издателю газеты «Таймс»
от проф. Рональда Росса
Сэр, мое письмо, опубликованное в «Таймс» 15 марта, вызвало значительные отклики в прессе. Я надеюсь, Вы позволите мне добавить несколько замечаний.
…Я начал обсуждение этой истории не столько из-за личных интересов м-ра Хавкина, а потому, что всё, начиная с появления чумы в Индии в 1896 году и кончая обвинениями м-ра Хавкина, является красноречивым примером пренебрежения к науке, столь распространенного среди британской администрации. Что сделали власти, когда Хавкин и Сюрвайер подтвердили диагноз чумы? Стратегию защиты следовало подготовить за годы до этого, но вместо того эпидемия вызвала замешательство. Во главе организации по борьбе с чумой не было научных руководителей… Генералы и гражданские лица были обличены диктаторскими полномочиями в вопросе, в котором ничего не понимали. Они жгли серу на перекрестках, а когда их деятельность провалилась, то свалили вину на своих подчиненных, врачей, чьими советами пренебрегали и чьи знания не ставили ни во что…