Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки
Шрифт:
– Нехорошо, – согласилась я. И быстро спросила: – А сколько там на цепочке всего камней?
Мне немедленно захотелось определить реальную стоимость брошенного мною на столе зеленого камушка.
– Не знаю, – честно ответила Юлька. – Я их не считала. Но изумруд из всех – самый дорогой, Мигель говорил.
– Так, пошли назад, – потянула я племяшку. – Нас уже долго нет, невежливо выходит.
– А в туалет ты передумала? – невинно осведомилась девчонка. – Тогда хоть руки вымой!
Компания
– Выпьем за знакомство! – предложил Мигель и поглядел на меня длинно и масляно.
Все послушно подняли бокалы. Я покрутила головой, не зная, к чему прислонить пальцы.
– Это твоя самогонка, Даша, – Мигель подвинул мне широкий стакан.
– Самогонка? – изумилась я. – Откуда?
– Местное производство, – скривилась калмычка Гуля. – Аборигены освоили. С тех пор как русские ездить стали, они ее каким-то своим способом из местных фруктов гонят. В каждом отеле – свой рецепт. Она у них дороже лучшего виски стоит. Как ты можешь ее пить? Страшная гадость!
– Вкусы не обсуждаются, – заносчиво отозвалась я. Плюхнула в стакан всю креманку льда, подождала, пока жидкость увеличится в объеме, храбро отхлебнула.
Большей гадости я не пробовала ни разу в жизни! Химически-фруктовый вкус забивали сивушные тона, горечь раздирала нёбо и горло – словом, пить это было невозможно! Чтобы не выплюнуть содержимое прямо на стол, я, превозмогая отвращение и мерзость, заполонившую рот, засосала кусок льда и теперь старательно мусолила его языком, вызывая онемение гортани.
– Ну как, Даш? – участливо спросила Юлька. – Папашка попробовал, сказал, что он на Мальдивы в суд подаст, за дискредитацию национальной идеи.
– Правильно, – согласилась Гуля. – Мы в Англии такой суд выиграли. Они там кефир продавали под названием «Кумыс». Сами ничего нового придумать не могут, вот и тырят у нас, русских.
Сентенция про «нас, русских», учитывая Гулину внешность, представлялась несколько сомнительной, но я промолчала, опасаясь, что стоит мне открыть рот, как «самогонка» вместе со льдом со стыда просто выпрыгнет обратно, в родной океан.
– Ты сам-то эту гадость пробовал? – наконец спросила я мило улыбающегося Мигеля.
– Я вообще спиртного не употребляю, – оповестил он. – Отец не разрешает, пока двадцать один не исполнится.
Так.
– А сейчас тебе сколько?
– Семнадцать, я колледж в Англии заканчиваю.
– Долго ждать, – пожалела мальчишку я.
– Ничего. Так положено. Мне за эти четыре года много чего изучить надо. Экономику, банковское дело, менеджмент. У отца очень разноплановый бизнес, много работы.
– Слушай, а как это он умудрился так взлететь? – заинтересованно спросила я. Теперь, когда стало совершенно ясно, что никакого романа с Мигелем у нас получиться не может, во мне заговорил чисто профессиональный интерес: не пропадать же добру!
– На самом деле Карлос Слим Элу (Мигель произнес имя отца очень гордо, даже с некоторым придыханием) уже в начале года был самым богатым человеком Земли. У нас, в Мексике, он давно первый. Но Forbes все никак не мог с этим смириться, потому и замалчивал правду.
– А отец? Он-то что молчал?
– Скромный. Сейчас у него восемь процентов всего ВВП Мексики. Хочет догнать до десяти. Он очень целеустремленный, и я такой же.
– За счет чего такой рост?
– Понимаешь, во втором квартале этого года наши акции, ну, America Movil, подорожали на 27 процентов. Такой запланированный скачок. И сразу же на 20 процентов выросли котировки ценных бумаг нашего банка – Inbursa. Вот и результат.
– А Гейтс-то чего так оплошал?
– Microsoft сейчас на спаде, рост за квартал меньше, чем на шесть процентов. Ну и, соответственно, состояние Гейтса меньше. Всего 59 миллиардов с копейками. А ты, я смотрю, следишь за рынком?
– Профессия обязывает, – легко отозвалась я.
– Да, Юля говорила. Ты, наверное, учишься и работаешь?
– Почему ты так решил?
– У нас таких молодых журналистов не бывает. Тебе же лет двадцать, не больше? А Юля рассказывала, что ты – самый известный журналист в России.
– Почему в России? – удивилась я. – Меня и в Европе хорошо знают. – Уточнять возрастные параметры я не стала: зачем огорчать мальчика?
– Я имею в виду, у нас дома, в Мексике, русских газет не читают.
– Вот сделаю интервью с твоим отцом.
– Нет, он с журналистами не общается.
– Почему? Боится?
– Зачем? Чего ему бояться? Некогда просто.
– Ну а если по твоей рекомендации?
– Не знаю. Я его почти не вижу. Вот разве что на моем дне рождения? Слушай, поехали с нами в Мексику? На моей яхте? Мне через две недели восемнадцать, отец праздник устраивает, сам будет обязательно. Познакомишься. И интервью возьмешь.
– Подумаю, – пожала плечами я. – Вообще-то, у меня график очень плотный, до Нового года все расписано. Отсюда, например, на Северный полюс полечу.