Шрифт:
Женщина не могла точно ответить на вопрос, когда к ней впервые пришла мысль о том, что ее неотвратимо убивают. За последний месяц появились некие странные признаки, неуловимые подозрения, новые ощущения, подобные морским пучинам, где обитают невидимые для людского глаза таинственные монстры, злобные и вездесущие.
Комната плыла перед ее взором, наполняя атмосферу истерией. Иногда женщина фокусировала взгляд на каких-то блестящих инструментах и вслушивалась в голоса из потустороннего мира. Люди в белых стерильных масках часто задавали ей однообразные вопросы.
«Как же меня зовут? —
От этого признания легче не становилось. Она чувствовала острое одиночество среди этих безликих людей в белых халатах. Все затмевали режущая боль, отвращение и животный страх.
«Да ведь меня убивают прямо у них на глазах! А эти врачи и медсестры даже бровью не поведут, словно ничего и не происходит!!! Давид тоже хорош — ни сном, ни духом. Никто не знает, кроме разве меня да еще этого маленького убийцы. Я гибну, не в силах что-либо объяснить. Они просто рассмеялись бы мне в лицо и только. Скажут, что это симптомы родильной горячки. А ведь они в конце концов увидят убийцу и даже будут держать его на руках, и им не взбредет в голову, что именно он повинен в моей смерти.
Видит Бог, что я чиста перед ним и людьми в своих помыслах!
Но меня успокоят ложными заверениями, а после похоронят и отпоют, оставаясь в ужасном заблуждении. Мой же убийца станет купаться в ласковом окружении…
Где же, наконец, этот Давид? — нервно размышляла женщина. — Скорее всего, торчит в приемной и курит сигарету за сигаретой, поглядывая на стрелки часов».
Холодный пот выступил на ее измученном теле, и не в силах больше терпеть, она исступленно воскликнула:
— Все! Довольно! Лучше убей меня! Но я не хочу-у…
Внезапно боль куда-то исчезает, и все окружающее погружается во тьму. Чернота затягивает глубже и глубже…
Слышатся шаги. Они мягко приближаются, и откуда-то издалека некий голос вещает:
— Она спит. Сейчас не стоит ее беспокоить.
Нахлынули запахи табака, твида и одеколона «Лютеция». Это, конечно, Давид. Неподалеку ощущается больничный запах доктора Джефферса. Женщина решила не открывать глаза.
— Я вовсе не сплю, — спокойно прошептала она.
«Как странно: она все еще жива, и боль напрочь отступила!»
— Алиса, — говорит Давид и берет ее за руку.
«Не терпится увидеть убийцу?» — отмечает она.
— Тебе хочется взглянуть на него, не так ли, дорогой? Ну, кто, как не я, смогу тебе помочь.
Она распахнула глаза и слабым жестом откинула полог одеяла.
Убийца, как и полагается, со сморщенным розовым личиком спокойно таращился на ее Давида. Маленькие голубые глазенки были сама невинность.
— Дорогая! — заулыбался Давид. — Да у нас чудный мальчуган!
Доктор Джефферс поджидал Давида Лейбера, когда тот явился, чтобы отвезти домой свою жену с младенцем. Он провел Давида в свой кабинет, усадил в кресло, угостил по традиции сигарой, закурил сам, присев на краешек стола. Затянувшись и откинув голову, он пристально посмотрел на Давида и произнес:
— Твоя жена ненавидит ребенка.
— Что такое?!
— Он слишком тяжело ей обошелся, Давид. Постарайся окружить ее особой
— Что за намеки!
— Поверь, это достаточно важно.
— Да! Разумеется, это был желанный ребенок. И мы вместе хотели его. Алиса была такой счастливой, когда узнала, что…
— Однако, тогда все усложняется. Видишь ли, если ребенок случился по воле случая, то женщине ненавистна сама идея материнства. А это означает, что к Алисе это никоим образом не относится. — Доктор вынул изо рта сигару и задумчиво поскреб подбородок. — Тут нечто другое. Может, корни уходят в прошлое, и сейчас нечто непредсказуемое вырвалось наружу? Ну, а может это всего лишь сомнения и неприятие матери, прошедшей через невыносимую боль и предсмертное состояние? Ежели так, то вскоре она придет в себя. Я счел своим долгом поговорить с тобой, Давид. Это хоть как-то успокоит тебя, если вдруг она опять возьмется причитать, что хотела бы… э-э… чтобы ребенок родился мертвым. Если подобное произойдет, немедленно приезжайте ко мне вдвоем. Договорились? Ты же знаешь, как я рад видеть старых друзей. А теперь можно опрокинуть по маленькой… за новорожденного.
День выдался на редкость удачным для весны. Их автомобиль неторопливо катил по бульвару с зеленеющими деревцами. Голубое небо, легкий ветерок, распустившиеся почки. Давид болтал не переставая, стараясь увлечь любимую, но та отвечала односложно, но в конце концов немного пришла в себя. Она держала ребенка на руках, но весь ее вид говорил о равнодушии, что причиняло немалую боль Давиду. Казалось, что женщина поддерживает, причем небрежно, крупную фарфоровую статуэтку.
— И как же мы его назовем? — выдавил Давид, силясь улыбнуться.
Алиса отрешенно смотрела в окно автомобиля.
— Не будем с этим спешить. Тут следует действовать осмотрительно, чтобы выбрать исключительно подходящее имя. Кстати, не кури в машине. Дым прямо ему в лицо, — она произнесла все это будничным голосом, ровным и спокойным.
Давид поспешно выбросил в окно только что раскуренную сигарету.
— Извини, я такой невнимательный.
Младенец покоился на руках матери. Голубые глаза были широко распахнуты, а из маленького ротика доносилось мерное посапывание. Алиса вскользь взглянула на мальчика, и ее сильно передернуло.
— Ты продрогла?
— Да, что-то зябко. Подними окно, пожалуйста… дорогой.
Пора ужина. Давид приносит из детской ребенка и усаживает его на высокий стул, заботливо поправляя со всех сторон маленькие подушки.
— Он еще слишком мал, чтобы сидеть на этом стуле с нами за столом, — произносит женщина, пристально уставясь на свою вилку.
— Ничего страшного, дорогая, — беззаботно отмахивается муж. — Все нормально. Да и на службе дела пошли в гору. Если так и дальше пойдет, то в этом году вполне можно рассчитывать на пятнадцать тысяч, не меньше. Ты только взгляни на этого красавца! Ой, как расслюнявился однако.