Малое собрание сочинений (сборник)
Шрифт:
Все – хорошо…
Вы совсем не думаете оригинальничать, вы просто узнаете, что эта неделя – последняя в смысле жилищно-коммунальном…
Только и всего…
Известие вас не волнует, вы спокойно возлагаете на приказ коменданта массивную пролетарскую пятку…
Уже пролетарскую…
И далеко не восторженно приемлете музыкантовский стук…
Вас, конечно же, – радуют…
Вам до невероятности хочется…
И на вашей физиономии – брезгливая восторженность…
А улыбки – в одинаковой степени
И без этого невозможно – вы оба слывете загадочными в пределах своего пола…
Вы улыбаетесь…
И неожиданно для себя просите прекратить посещения…
Вам надоели «эмоции»…
Всего-навсего…
Они вам совсем не надоели, вы только представляете себе, что они надоели вам…
Даже не представляете, а хотите представить…
Да и вам совсем неинтересно знать, что внутри вас, вы просто попросили прекратить ежедневные стуки…
Потому что периодичность стуков…
Во-первых, порождает сплетни, а во-вторых – расстраивает ваши нервы, как и всякая другая периодичность…
Ваши доводы убедительны…
Но они не казались вам настолько действенными…
Настолько действенными, что вы даже не смотрите на удаляющуюся, –…
Вы ошарашены убеждением в убедительности доводов…
И даже не ошарашены…
Мало ли что внутри вас – в действительности-то вы же совершенно бездумны…
Вы проживете оставшееся без стука…
Уедете без стука…
И ничто не омрачит.
9 февраля
Яцкявичус выдвинул ТНВЕ.
Михайлов – в восторге от неврастении.
Муравьев ударился в намечание перспектив.
12 февраля
Магю-ю-у-у-у!
Перенестись в заоблачность и немножко посидеть…
Белые коврики!.. Самое удобное из всех жизненных… Благ!
Через неделю буду рыдать… Двоюродные сбегутся с медикаментами… Искусственное дыхание… И все отдадим ему!
Завтра – моя первая ночь!.. Я заберу с собой все относительное… Скамейка… Даже невозможно распознать то, что шесть недель манило!.. Семь!.. И буду тщательно углубляться в ядерные и половые проблемы!.. Обязательно…
Все встанет на место!.. А я не в силах любить то, чего не созерцаю… И за неделю странствий!..
Все приютит зимняя добродетель… Уткнусь в сочетание четырех букв… И плакать про себя – самое освежающее!.. А ЭТО улетучится… Сам разбросаю!
Пока – в теплое лоно… «В»… а не «на»… Все северное вытрясти в первый же вечер!.. А делать только желаемое – это и есть отдаваться воле рока!
В первый же вечер.
13 февраля
Дева Ночная Романтика жаждет приять меня в свои объятия.
А
Все духовное заглушается во мне единением с армянской нацией…
Все дофевральское растворяется в привокзальной атмосфере…
И я совсем не намерен спохватываться или приходить в сознание. Что касается сознания, – так теперешнее мое горизонтальное состояние – высшее из всех 18-летних проявлений моего практического разума.
Хотя само горизонтальное состояние несколько неразумно. В этом смысле, – я готов отдать должное практичности инвалидов. Им гораздо теплей; у них еще есть желание оставаться вертикальными и отдавать оставшиеся конечности в фонд национального фольклора.
А я не намерен поддаваться агитации заводов Главспирта. Меня вполне удовлетворяют каменные ступени и вокзальные сквозняки. Я с наслаждением запахиваюсь в пальто и пытаюсь переключить внимание на что-нибудь более двуногое.
Двуногое нарочно меня избегает. А инвалидный грохот переполняет черепную коробку.
Что бы ни олицетворяли грохочущие костыли – объемистость жизненности или пролетарскую неумолимость, – мне важен сам факт соприкосновения шести символов с транзитным паркетом…
Голове моей, жаждущей торможения, в данный момент ненавистны все соприкосновения, убивающие замкнутость шумовыми эффектами…
Моему горизонтальному положению несимпатично массовое падение пролетарских костылей…
Мне нужен сон хотя бы с точки зрения гигиенической.
Однообразие ощущений убеждает меня в рентабельности гигиены…
Я засыпаю…
И не массовое падение раздвигает теперь подо мной отходы деревообрабатывающей промышленности. Не инвалиды, а самые заурядные двуногие стряхивают с себя опилки и ковыряют в пальцах нижних конечностей, сопровождая беспрецедентное ковыряние оглушительным грохотом…
Грохот не возбуждает.
Грохот слетел ко мне вместе с источником шума и трупного запаха. Оба они убеждены в непогрешимости мозговой биологии – и предпочитают ненужное мне усыпление.
Я слишком хорошо понимаю их…
От моих восприятий не скроется искривление белорусского лика, в который преображается источник… Оно мне давно знакомо, это искривление… И физиономии всех сбегающихся на шум давно уже опостылели мне, – только испуг, начертанный на знакомых лицах, скрашивает однообразие…
– «Как отвратительно пахнет!» –
Толпа окружает страдальца, и каждый высказывает внутреннее раздражение.
– «Как отвратительно пахнет!» –
Каждому хочется еще раз дотронуться до пострадавших конечностей, зафиксировать размеренные движения хозяина трупного запаха, раздразнить, убежать…