Мара
Шрифт:
Он побродил по огромному захламленному залу, заглянул в какие-то комнатки и чуланы с проваленными полами, попытался было подняться на второй этаж, но ветхая лестница так зловеще затрещала, что он отказался от этой затеи.
С грустью размышляя о судьбах русского дворянства и о возможности восстановления монархии в России, наш герой присел на какую-то табуретку и закурил. Экспедиция закончилась. Пора было возвращаться домой.
– Что вы тут делаете, молодой человек? – услышал он за спиной и подпрыгнул от неожиданности.
Перед ним стоял старичок, одетый, несмотря на
– Так что же вы тут делаете? – повторил старик с некоторой, как показалось Валере, угрозой в голосе.
Десяткин уже собрался нахамить, но передумал.
– Я, дедушка, краевед, – сообщил он. – А ты сам кто?
– Мы разве на брудершафт пили? – строго спросил старик.
– Не понял?
– С какой стати вы мне тычете?
– О! Миль пардон! – улыбнулся Валера.
– Изъясняетесь по-французски? – заинтересовался старик.
– Нет, что вы, – смущенно пробормотал Десяткин, проникаясь почтением к стражу руин. – А что касается «на брудершафт», то почему же, собственно…
– Ну вот, начинается! – с тоской воскликнул старец. – Во искушение вводят… – Он подмигнул Валере.
«Эге, – смекнул антиквар, – дедок-то боек. Это хорошо».
– Так как же насчет… – Валера выразительно щелкнул себя по горлу.
– Ну, что же… – сказал старик, – а почему бы и нет?
– Значит, краевед? – спросил старик, когда они приняли по первой.
– Ага, – ответил Десяткин с набитым ртом.
Они сидели за большим, врытым в землю дубовым столом, перед небольшим аккуратным домиком. Домик был отделен от развалин густыми зарослями кустарника и деревьев. На столе стояла различная немудреная закуска: редиска, залитая сметаной, соленые огурцы, крупно нарезанные ломти кисловатого деревенского хлеба. Водку Десяткин принес из машины.
– Водка теплая, – поморщился старик.
Десяткин сокрушенно кивнул головой.
– А что, позволь спросить, тебе здесь нужно, краевед?
– Изучаю исторические памятники, – осторожно сообщил Валера.
– Ага, – задумчиво кивнул старик. – А как тебя звать, краевед?
– Валерием Павловичем.
– Доброе русское имя, – заметил старец. – А меня величают Аполлон Аполлонович.
– Неужели? – удивился Валера. – А вы кто?
– Смотритель здешний.
– За чем же здесь смотреть? Развалины да гниль…
– Ты прав, Валерий Павлович. Однако такая уж моя судьбина. Приставлен, видишь ли…
– Кем же?
– Долго рассказывать.
– А не повторить ли нам? – потянулся Десяткин к бутылке, предвкушая занимательнейшую историю.
– Ну что ж… – задумчиво проговорил старец. – Пожалуй, что и повторим.
Он неторопливо наполнил старинные, зеленого стекла, стопки, кивнул Валере и, не дожидаясь приглашения, ловко опрокинул свою в рот. Десяткин последовал его примеру, а потом прожевал ломоть огурца и посмотрел на Аполлона Аполлоновича. Кого-то старец ему напоминал.
– Ну, так вы обещали…
– Ничего я тебе не обещал, – возразил смотритель.
– Обещали рассказать…
– А, ты все об этом?.. – поморщился старик.
– Но
– Ну да, ну да, – закивал Аполлон Аполлонович, – придется, наверное, поведать тебе предания старины глубокой, раз для дела надо. Однако хорошо бы… – И он выразительно посмотрел на бутылку.
«Определенно кого-то напоминает», – вновь промелькнуло у Десяткина.
Старичок как бы машинально наполнил свою рюмку и так же непринужденно осушил ее. Потом весело взглянул на Десяткина.
– Итак, слушай, краевед. Нужно сказать, что род наш весьма древен и славен.
– Так вы – дворянин, – изумился Десяткин.
– Все в свое время, – нахмурился старик. – И попрошу не перебивать!
Валера сконфузился.
– Нужно тебе сказать, только на этой земле фамилия наша проживает более двухсот лет. Ты понял?! Более двухсот! Позже могу продемонстрировать тебе наш родовой склеп. Он находится тут, недалеко. Так вот. В 1748 году, в царствование императрицы Елизаветы Петровны, хозяин здешних мест отставной лейб-гвардии поручик Елагин отправился путешествовать по Европе. Надо сказать, краевед, что этот самый Елагин в свое время был в рядах тех гвардейцев, которые возвели на российский престол матушку Елизавету, утихомирив ненавистных немцев во главе с проходимцем Бироном. Однако поручик был человек твердый и прямой, в выражениях не стеснялся и очень скоро был отставлен от двора и из гвардии. Рассказывают, что он непочтительно обошелся с князем Разумовским, фаворитом императрицы, прилюдно назвав его выскочкой и хористом, и, надо сказать, совершенно справедливо. Так вот. Попав в опалу, Елагин решил путешествовать и исполнил свое намерение. Так однажды он оказался в Риме, где и познакомился с моим предком.
– Неужели вы итальянец?! – еще более удивился Валера.
– Я же просил не перебивать! – раздраженно проговорил Аполлон Аполлонович. – Имей терпение, краевед. Ну какой я итальянец?! Предок мой был итальянцем! Предок! А я – русский человек, хотя и с итальянскими корнями. Предка моего звали Аполлонио Гракхо. Слыхал про братьев Гракхов?
– Что-то такое… – промямлил Валера, – герои они…
– Вот именно, герои. Борцы за свободу и равноправие в Древнем Риме. Гай и Тиберий.
– Одного еще скамейкой убили! – оживился Десяткин.
– Точно. Так вот, мой род идет от этих великих людей, не от того, которого скамейкой, а от другого. Ну, да ладно. Нужно заметить, род наш был одним из самых знатных не только в Папской области, но и, пожалуй, во всей Италии. Породнился, можно сказать, с самыми знаменитыми фамилиями. Сфорца, Борджиа, Медичи. Слыхал о таких?
– Ну еще бы! – не растерялся Валера. – Понятное дело, знаем.
– То-то же! Но, приходится признаться, к восемнадцатому веку род наш сильно оскудел. Я имею в виду – материально. Поиздержались предки. Сам понимаешь, крестовые походы, карнавалы разные… Словом, как пишется в романах, у последнего в роду Гракхо остался лишь тощий кошелек да длинная шпага. Вот эта-то шпага и помогла познакомиться моему предку и лейб-поручику Елагину.