Маскарад
Шрифт:
— ТЫ ЧТО, И МНЕ ПРОПИШЕШЬ ЦУКРОЗУ С АКВОЙ, ПО ОДНОЙ ЛОЖКЕ ТРИ РАЗА В ДЕНЬ?
— Подслащенную воду? О нет, ты же сам знаешь, это только для неверующих. Ну же, давай, закатывай рукав. И не веди себя как маленький мальчик. Чтобы причинить тебе вред, нужно очень постараться, ты ведь все-таки Смерть.
Пальцы матушки коснулись гладкой кости. Ничего особенного, щупала она руки и похуже. На этих, по крайней мере, плоти нет и никогда не было.
Она помассировала кость, немножко подумала, потом ухватилась покрепче, резко повернула…
Послышался щелчок.
— ОЙ!
— А
— Э-Э. ГМ-М. ДА. И В САМОМ ДЕЛЕ, ТЕПЕРЬ МОЯ РУКА ХОДИТ КУДА СВОБОДНЕЕ. ДА, ТОЧНО. НУ НАДО ЖЕ! БОЛЬШОЕ ТЕБЕ СПАСИБО.
— Если опять начнет беспокоить, ты знаешь, где меня найти.
— СПАСИБО. БОЛЬШОЕ ТЕБЕ СПАСИБО.
— Собственно, ты найдешь кого угодно и где угодно. Но лучше всего заходи утром во вторник. В это время я обычно дома.
— Я ЗАПОМНЮ. ЕЩЕ РАЗ СПАСИБО.
— Значит, договорились. Тебя я принимаю по вторникам. В другие дни постарайся не заглядывать. Ты все-таки не совсем обычный посетитель. Не хочется лишний раз встречаться. Без обид.
— СПАСИБО.
Смерть двинулся прочь. Мгновение спустя с того места, где лежала корова, донесся едва заметный вздох. Это и еще то, как кожа слегка осела, отметило переход от живого животного к остывающему мясу.
Матушка взяла на руки мальчика и положила руку ему на лоб.
— Жара больше нет, — произнесла она.
— ГОСПОЖА ВЕТРОВОСК? — окликнул Смерть уже от двери.
— Да?
— Я ПРОСТО ДОЛЖЕН ЗНАТЬ… А ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ Я… ВЫИГРАЛ?
— В карты, ты имеешь в виду?
— ДА. ЧТО БЫ ТЫ ТОГДА ДЕЛАЛА?
Осторожно положив младенца на солому, матушка улыбнулась.
— Ну, для начала, — призналась она, — я сломала бы тебе твою чертову руку.
Агнесса долго не могла заснуть: на новом месте всегда плохо спится. Большинство ланкрцев, как гласит пословица, ложатся с петухами, а встают с коровами [3] . Но она присутствовала на вечернем представлении, а потом смотрела, как убирают декорации, как уходят актеры (или, в случае с младшими хористами, как их уводят в комнатушки в самых дальних закоулках здания). И вскоре не осталось никого, кроме Уолтера Плюма и его матери, которые убирали сцену после представления.
3
Э-э… то есть ложатся спать в то же время, что и петухи, а встают в то же время, что и коровы. Подобные неточные определения и порождают потом всякие грязные сплетни.
Агнесса направилась к погруженной в сумерки лестнице. Те немногие свечи, что еще горели в зрительном зале, достаточно разбавляли мрак, чтобы можно было различить колыхание теней у ступенек.
Лестница начиналась у задника сцены. От падающего занавеса ее отделяли лишь хрупкие поручни, и вела она не только на чердаки и склады, размещающиеся на верхних этажах. Эта лестница была также единственным путем к скрытым от глаз, вознесенным к потолку Оперы площадкам,
На одном из помостов над сценой маячила фигура. Агнесса различила ее только потому, что фигура вдруг шевельнулась. Человек стоял на коленях, во что-то вглядываясь. Во мрак.
Агнесса сделала шаг назад. Лестница скрипуче запела.
Фигура подскочила. Вспыхнул квадратный зрак желтого света. Луч пригвоздил Агнессу к кирпичной стене.
— Кто там? — она подняла руку, защищая глаза.
— А там кто? — ответствовал голос. И через мгновение: — О!.. Пердита?
Человек двинулся к ней. Следуя его шагам, широкими взмахами перемещался и луч света.
— Андре? — спросила она.
Ей очень хотелось попятиться назад, но отступать было некуда, разве что сквозь кирпичную кладку.
И внезапно он оказался вместе с ней на лестнице, вполне обычный человек, вовсе не тень, и в руке он держал очень большой фонарь.
— Что ты здесь делаешь? — осведомился органист.
— Я… я просто шла спать.
— Ах да. — Он сразу немного расслабился. — Кое-кто из ваших живет в комнатках наверху. Администрация сочла, что так будет безопаснее, чем если бы вы возвращались домой по ночному Анк-Морпорку.
— А ты что здесь делаешь? — Внезапно Агнесса осознала, что, кроме них, за сценой уже никого не осталось.
— Я… я осматривал место, где Призрак пытался задушить Крипса.
— Зачем?
— Чтобы удостовериться, что сейчас все в порядке. Для чего же еще?
— А разве работники сцены об этом не позаботились?
— О, ты же знаешь этих типов. Я решил, что лучше будет удостовериться самому.
Агнесса перевела взгляд на фонарь.
— Никогда не видела такой огромной лампы. Как тебе удается так быстро его зажигать?
— Ну, гм… Это фонарь с затемнителем. Видишь створку? — показал он. — Ее можно опустить или поднять…
— Наверное, очень полезная вещь. Лазаешь в темноте, а тебя никто не видит…
— Зачем ты ехидничаешь? Я просто не хочу, чтобы нечто подобное повторилось впредь. Ты тоже начнешь оглядываться, когда…
— Спокойной ночи, Андре.
— Спокойной ночи так спокойной ночи.
Мигом взлетев по лестнице, Агнесса нырнула в свою спаленку. Ее никто не преследовал.
Подуспокоившись (на это ушло некоторое время), она скинула платье, надела здоровенную красную фланелевую палатку, иначе называемую ночной рубашкой, и прыгнула в постель, упорно противясь соблазну натянуть одеяло на голову.
И уставилась в темный потолок.
«Это глупо. — подумала она. — Сегодня утром он был на сцене . Никто не может передвигаться так быстро…
Агнесса гак и не поняла, удалось ли ей заснуть или волны сил только начали уносить ее в неведомые дали, когда она вдруг очнулась от еле слышного постукивания в дверь,