Мастер спорта в догонялки
Шрифт:
Такая борзота или, выражовываясь литературным языком, «беспардонное нахальство» требовало немедленного и — главное! — адекватного ответа. И потому, ваш покорный слуга, проигнорировав сделанные личным составом первые, несмелые шаги в сторону слегонца прихуевшего (то есть, прошу прощения, превысившего свои служебные полномочия) старослужащего коротко и ёмко поинтересовался.
— С хуя ли?
Бесспорно, можно было выразиться и покультурнее но, во-первых, это было бы слишком долго. А, во-вторых, вряд ли бы этот… ну, пусть будет «долбодятел»,
К тому же, эта короткая но, по сути своей, такая ёмкая и информативная фраза, поражала глубиной мысли и представляла ценнейший информационный посыл.
В котором была моя лёгкая заинтересованность в правомочности отданной им команды. А так же сомнение в статусе посетившего нас хлопчика. Ну и, совсем слабо завуалированный отказ, следовать за наглецом и, за здорово живёшь, выполнять чужую работу. А так же пренебрежение его мнимым «статусом» и доведение до сведения то, что плясать под чужую дудку никто (ну, во всяком случае лично я) не собирается.
Тут даже интонацией играть не надо было. Да и, особой роли повышение или повышение голоса не играло. Как говорится, лаконично, ёмко и по существу. Или, как утверждали люди, гораздо умнее меня, «краткость — сестра таланта».
— Ты чё, пескарь, припух сука?! — Не врубаясь в происходящее, выпучил начавшие наливаться кровью глаза вежливо посланный мной индивидуум. — И тут же, желая наказать и поставить на место непокорно «холопа», сделал шаг вперёд и попытался схватить меня за грудки. — Ты кого на хуй послал, сука?!
«Идиот, блядь»! — Отступая, и слегка подправляя траекторию падающего в навоз тела, лениво подумал я. — «Непуганый, бля»…
Немного взволнованные слишком стремительно развивающимися событиями, товарищи по говноуборочной команде растерянно притихли. А во внезапно наступившей звенящей тишине раздался не верящий и очень возмущённый рёв незадачливого рабовладельца.
— Форма, блядь! — Мудила упёрся руками в, хоть и убранный нами, но всё-таки имеющий остаточные следы поросячьей жизнедеятельности пол и, поднимаясь, заорал. — Пиздец тебе, пидор! Ты, блядь, этот свинарник языком вылижешь!
«Вот и отсиделся, придурок»! — Делая ещё один шаг назад и готовясь отразить неминучемую после таких слов атаку, грустно подумал я. — «По тихому — твою маму! — и стараясь не высовываться»!
Ну, в самом деле, что стоило промолчать и, соблюдая «традиции», поступить как все? Тем более, что судя по выражению лиц сослуживцев, ничего особенного и, тем более, никакого урона «солдатской чести» в этом вот пердюмонокле не имелось.
Ну, покидали бы, перемешанные с соломой хрюшкины какашки полчасика. Зато не пришлось бы рихтовать морды отслуживших по полтора года «дедушек». Да и вообще… Умеешь ты привлекать к себе ненужное внимание, товарищ младший лейтенант! А ведь из милиции!
Где служба, хоть и «опасна и трудна» но, в силу специфики на первый взгляд
Бля!
Никакой изысканной техники мой, свалившийся словно снег на голову, и нечаянно перемазавшийся в говне и по этой причине полыхающий «праведным», в кавычках, гневом визави не продемонстрировал. А, напротив, широко, по рабоче-крестьянски замахнувшись, попытался заехать мне в ухо.
Когда упоминаю тружеников «серпа и молотка» ничего плохого, оскорбляющее их честь и достоинство, само собой, в виду не имею. К тому же, неискушённые в боевых искусствах жители сельской месности, в большинстве своём, именно так и начинают молодецкую драку.
Просто, выглядело этот так классически комично, что я не сумев сдержать улыбку и приготовившись блокировать эту незамысловатую пиздюлю (прошу прощения за мой французский, разумеется «удар»), напомнил себе, что передо мной не смертельный враг, а простой советский парень. С немножко зашоренным дурацкими обычаями взглядом, и калечить его, ломая челюсть, отправляя в санчасть и, тем самым наживая на свою, и без того набедокурившую жопу новые неприятности, не стоит.
То есть, бить нужно, хоть и «сильно», но всё-таки «аккуратно».
А лучше всего, то бишь в том самом недостижимом идеале, где «все люди братья», а «пони розового цвета какаю радугой», вообще обойтись без этих, попирающих общечеловеческие ценности, портящих взаимоотношение и сулящих новую порцию, размером с «вагон и ещё тележку», совсем не нужных мне, неприятностей.
И — хотите верьте, хотите — нет, а Небо услышало мою, пусть и невысказанную, но вполне сформировавшуюся просьбу.
А в свинарнике, на время превратившемся в «арену боевых действий» возник отец родной, спаситель и просто хороший человек, Петро Михайлович Ничипорук.
— Отставить, блядь! — Раздался его громогласный голос, разруливший или, по крайней мере, на неопределённое время отложивший, грозящуюся разразиться мордобитием ситуацию. И наделивший участников не очень понятными, но вполне себе образными эпитетами. — Ёбаные кони! — После чего встал между нами и, измерив пренебрежительным взглядом вымазанного в свином говне урода, брезгливо поморщился. — Нехайло, а пиздуй-ка ты, форму почисти! — Ненавязчиво, но, со вполне себе ультимативными, исключающими любое двусмысленное толкование интонациями, ласково предложил он.
Придурок, как оказалось, носивший звучную фамилию «Нехайло», набрал полную грудь воздуха но, стушевавшись под пристальным взглядом своего (правда, об этом он и не догадывался) спасителя, отдал честь и нехотя буркнул.
— Слушаюсь, товарищ прапорщик.
После чего, скорчил мне, по его мнению страшную рожу и, одними губами изобразив «пиздец тебе, сука», повернулся и быстро выскочил за ворота.
— Бузотёрим? — Окинув меня взглядом, без особого интереса полюбопытствовал Пётр Михайлович. — И, не дожидаясь ответа, вышел вслед за несостоявшимся плантатором.