Мать всех грехов
Шрифт:
– И все же, мне кажется, вы слегка переоцениваете способности Приста. Может я и не прав, но, по-моему, он просто очень хитрый, заносчивый и крайне самолюбивый жулик, придающий своей персоне излишне значение. Я бы на вашем месте так безгранично ему не доверял.
Чернов ничего не ответил, он лишь улыбнулся и посмотрел на своего собеседника с какой-то добродушной, отеческой снисходительностью, которая, тем не менее, слегка разозлила Вадима, заставив его пожалеть, что он вообще ввязался в этот бесполезный спор с предсказуемым финалом. Шеф уже сделал для себя определенный выводы и после разговора с Пристом лишь еще больше укрепился том, что они верны, а посему любая попытка его переубедить была сравнима в своем безрассудстве с попыткой пробить лбом бетонную стену. Одного Вадим не мог понять: какого лешего Чернов вообще поинтересовался его мнением, если и так уже все для себя решил. Возможно, он все же сомневался в верности своих догадок, или же, что было более вероятным, просто ни с того ни с сего решил устроить своему подчиненному что-то вроде теста на сообразительность.
– Я понимаю,
Вадим хмыкнул и покачал головой, он в очередной раз убедился, что думать о чем-то про себя, когда рядом находится Чернов – дело абсолютно бесполезное; он будто видел тебя насквозь, и ничто не могло ускользнуть от его пытливого, пронзительного взгляда. Этот человек, казалось, был способен, проникнуть в самые потаенные глубины твоего сознания и вытащить оттуда все, что ему будет нужно.
ГЛАВА 9
Руки Виктора легко и резво летали по клавишам, звонкая и порывистая музыка Второго концерта для фортепиано с оркестром до минор Рахманинова заливала мрачный особняк, разбавляя его суровый полумрак чарующим, завораживающим звучанием. Сегодня он был в приподнятом настроении, сегодня ему все удавалось, сегодня он ликовал. Если кто-то в их семье и мог сравниться в рабочем фанатизме с Марком, то это был Виктор. С детства он привык побеждать и буквально физически страдал от каждого поражения, он обязан был стать лучшим во всем, так считали его родители, так в скором времени стал считать и он сам, ведь даже его собственное имя не оставляло ему шансов думать по-другому. Девиз «главное не победа, а участие» для него не подошел бы ни при каких условиях, Виктор готовил себя только к победам и только к первым местам. Второе или тем более третье место на любом музыкальном конкурсе стали бы для него горьким поражением. Победителем может быть только один, и он это понимал. Он также понимал, что для этого нужно забыть об отдыхе, забыть о личном времени и о многом, что доступно простым смертным, но он ни секунды не сомневался, что все вышеперечисленное не стоит и десятой доли тех фантастических ощущений, того единственного, короткого и прекрасного мига, когда он осознавал, что снова стал первым.
Виктор не сразу решил, чем хочет заниматься больше, выбирая между музыкой и математикой, поскольку мир цифр и сложных алгебраических уравнений завораживал его ничуть не меньше, чем мир нот и звуков. К своим тринадцати годам он окончательно понял, что музыка его интересует куда больше, что несказанно обрадовало его мать, которая всеми силами подталкивала сына именно к такому решению. Вскоре победы на математических олимпиадах сменились победами на музыкальных конкурсах, однако не все и не всегда шло так гладко, как бы ему хотелось. Виктор до сих пор помнил то досадное третье место, которое он занял в девятом классе, помнил, как пришел домой, не чуя под собой ног от стыда и отчаяния; то, что для многих других было бы весьма радостным событием, для него означало горькое поражение. В тот день он понял, что расслабился, беспричинно уверовал в свою непобедимость, что и привело его к столь плачевному для него результату. Именно тогда он твердо решил для себя, что больше никогда не повторит такой непростительной ошибки, сосредоточится на тренировках и увеличить их количество в разы, будет оттачивать свое мастерство, пока не достигнет нужного результата, потому что по-другому он уже просто не мог, потому что только это, как ему казалось, и есть истинное счастье. После того злополучного дня уже никто не смел оспаривать его первенство, победы снова шли одна за другой, а за ними следовали восторженные комментарии о молодом таланте, который вскоре покорит публику не только в Москве и России, но и в других городах по всему миру. Его стали приглашать известные пианисты из Франции и Германии, в своем юном возрасте он побывал в Париже, Токио, Берлине, Брюсселе и Лондоне, ему посчастливилось выступать в таких залах, о которых его сверстники могли только мечтать, вся эта буря событий подхватила его и понесла за собой, не давая перевести дух, наполняя его жизнь яркими красками и эмоциями, беспощадно поглощая все свободное время. С тех пор Виктор уже не принадлежал себе, он принадлежал своему, как ему казалось, предназначению. И вот сегодня он понял, что ему все удалось, все получилось, победа снова была так близка и ощутима, от этого состояния нельзя было устать, к нему нельзя было привыкнуть, он был полностью доволен собой, его вечный соперник, Борис Громов, остался с носом, на конкурс в Милан поедет он, Виктор, и уже ничто не сможет этому помешать, просто потому, что он лучший, потому что ему нет равных, и через два месяца он это докажет, как и доказывал раньше. Это радостное событие придавало ему сил и было как нельзя кстати, поскольку в последнее время он чувствовал некую опустошенность и невероятный упадок сил, однако упрямство в достижении цели непрестанно гнало его вперед, лишь усугубляя приступы безграничной депрессии, которые все чаще стали посещать его. Он гнал от себя это странное, омерзительное, гнетущее ощущение душевной слабости, объясняя все происходящее с ним обычным переутомлением.
Виктор уже давно мечтал уехать и хоть на время покинуть родительский
Иногда детям Розенбергов казалось, что главой семейства по сути является их мать, Агата. Отец, широкоплечий блондин с правильными тевтонскими чертами лица, придающими его образу еще большую суровость, был человеком строгим, вечно погруженным в себя, немногословным и скупым на эмоции, словно гранитный памятник самому себе, неизвестно по какой причине сошедший с постамента, и тем не менее волевые качества его жены были куда сильнее. Безусловно, она искренне гордилась своим Эдгаром и его благородным происхождением, не упуская возможности подчеркнуть это при первом же удобном случае, и перед всеми вела себя так, будто именно он является столпом и основой их дома, а она лишь беспрекословно подчиняется его воле. Однако на самом деле все обстояло несколько иначе. Агата была тенью мужа, его серым кардиналом, верным спутником и советчиком. На первый взгляд в отношениях супругов Розенбергов царило относительное равноправие, но первенствовала все же именно Агата, а не Эдгар. И вдруг, ни с того ни с сего, эта несгибаемая железная дама, поддалась какому-то неизвестному страху, столь сильному, что была не в силах его скрывать.
Все эти мысли о странном поведении родителей не давали Виктору покоя, однако подготовка к предстоящей поездке и напряженная учеба не давали ему возможности как следует поразмыслить над всем происходящим, слишком многое нужно было сделать, и времени на что-то другое просто не оставалось. И тем не менее, мысль о том странном рисунке постоянно преследовала его: что за комната была на нем изображена, как он оказался у отца и почему так сильно испугал его?
ГЛАВА 10
Едва переступив порог офиса, Вадим тут же натолкнулся на расхаживающего взад-вперед шефа, который сосредоточенно о чем-то размышлял и, как показалось Максиму, в первые секунды даже не заметил, что кто-то вошел.
– Ты только посмотри, что мне прислал Чубакка! – Чернов произнес это так, будто только что получил долгожданный новогодний подарок, после чего быстро подошел к компьютеру и открыл последнее присланное сообщение. Текст сообщения был следующим: «Николай Павлович, я проверил всю недавнюю переписку Алексея Самойлова, ничего особо подозрительного лично я не нашел, однако на всякий случай высылаю вам ее на почту для повторной проверки. Сайты и страницы в социальных сетях, которые он посещал, так же не содержат почти ничего интересного. Я сказал почти, потому что есть кое-что, что лично мне показалось странным. Незадолго до убийства, Алексей зачем-то активно интересовался одной психиатрической лечебницей, расположенной в Нижнем Новгороде. Точнее, никакой лечебницы там уже давно нет, она полностью сгорела много лет назад, но это не суть. Весь полученный мною материал я также высылаю вам. Думаю, что он будет вам интересен.»
– Ну, и как тебе это нравится? – спросил Чернов. – Зачем, по-твоему, молодому парню интересоваться какой-то там клиникой, да еще и столь специфической направленности?
– Да, действительно странно. Понятия не имею.
– Вот и я тоже. А я должен знать, причем как можно скорее.
– Думаете нам это поможет?
– Я думаю, что мне нужно ехать в Нижний и узнать об этой лечебнице побольше.
– Вы это серьезно? Может все-таки отработать версию с Мезенцевым до конца?
– Ах да, я тебе не сказал. Я получил вчера весточку от Приста. Как он и говорил, в день убийства Мезенцев был совсем в другом месте.
– Это точно?
– Точнее некуда. Прист либо выполняет поручение до конца, либо не выполняет его вовсе. Так что обвинить Родиона можно лишь в идиотских играх, которые будут, видимо, стоить ему членства в столь обожаемом им ранее, а теперь столь же ненавистном ему клубе. Думаю, его это не особо расстроит. Кстати, остальные члены клуба, вероятно, окончательно решили для себя, что это он убил Алексея. Хотя в данном случае меня это уже не интересует, и у меня нет особого желания тратить свое время на то, чтобы разубедить их в этом. Я получил подтверждение его непричастности, и теперь могу сосредоточиться на более важных вещах. Единственное, что нужно сделать, это немедленно оповестить Рокотова о результатах расследования. Хотя… – Чернов вдруг резко остановился на полуслове, было видно, что он чем-то очень обеспокоен. – Я не уверен, что мои соображения убедят нашего клиента окончательно.