Матушка Надежда и прочие невыдуманные рассказы

– Вот он наш Батюшка... Это уж самые последние годы. Можно сказать, перед смертью... Вот они с Матушкой картошку копают в огороде. Тут еще он помоложе... Вот - хороший снимок.Он вообще у нас фотографий не любил, а про эту сказал: "Пусть останется.Тут я похож". У него и на могилке такая... Он нам так сказал: "Здесь у вас маленькая обитель". Эту избушку для Батюшки Матушкина сестра купила, Вера Владимировна. Когда они после второй ссылки вернулись. В тридцать третьем году. Батюшкина Матушка была Ольга Владимировна...Сколько-то минус ему тогда дали, сколько не помню...Им тогда родные в Воронеж советовали, а кто-то еще куда-то... Не помню. Ну, вот, а я как раз тут из Туркестана приехала в Москву. Мама у меня умерла, захотелось на могилке побывать. И вот сюда заехала, в деревню к Батюшке. А он мне строго так говорит "Сестра Зинаида, как ты мне скажешь? Куда мне ехать? В Воронеж или здесь оставаться?" Или еще спрашивает какой-то город... А я: "Почему вы, Батюшка,

меня спрашиваете?" - "Нет, - говорит, - ты скажи. Как ты скажешь,так и будет".- "Здесь,-говорю,- Батюшка..." - "Ну, - говорит, - так тут и остановимся..." Вот этот портрет - Матушка наша Великая. Великая Княгиня Елизавета Федоровна. Это она еще в миру... Красавица была, талия как осиная. Мне еще, помню, лет всего двенадцать было, а родные у меня - дядья - охотники были, егеря... Так вот придут к отцу с матерью и рассказывают. На охоте такой-то князь были графиня такая-то... И вот как-то рассказали они про Великую Княгиню Елизавету Федоровну. Что она такая, что строгая... Так меня тогда эти слова поразили. Я-то, девчонка, и подумала: вот она - настоящий человек...И, дура была, написала я ей письмо. Так и написала: "Я думаю, что Вы настоящий человек..." Заклеила и отослала... На конверте так и написала: Великой Княгине Елизавете Федоровне... Ну, конечно, никакого ответа, ничего... Да и я все позабыла. Училась я тогда в прогимназии Лепешкиной, на Пятницкой улице. Хозяйка была Варвара Лепешкина. Там на домашнюю учительницу кончали. И родилась я, и училась, и работала в Москве. Сорок лет прожила, потом попросили об выезде. Отец у меня работал бухгалтером. Да... И вот как-то журнал такой был - "Искра" или "Искры" - не помню... Раз приносят нам этот журнал домой, и в нем на первой странице Великая Княгиня Елизавета Федоровна. И тут у меня опять все всколыхнулось.Уж она открыла обитель на Большой Ордынке... Поглядела я фотографии, а потом опять все ушло куда-то. Я маму очень любила. Все хотела скорей зарабатывать, да деньги ей отдавать... Вот это фотография - тоже Батюшка, только он молодой совсем. Еще только в священники посвятился. Красивый был Батюшка... А у Батюшкиной Матушки носик был курносенький. Уж старые они тут были, а она все говорила: "Какая же я уродина! Вон у Батюшки носик прямо точеный..." А вот они мои Папа с Мамой... Мама была очень строгая. После гимназии поступила я счетоводом в частную контору Селитринова. На Ильинке. А жили мы за Покровкой, в Гавриковом переулке... Потом меня хозяин сделал бухгалтером, и получала я семьдесят пять рублей. Золотом.. Так и бегала через Покровку на Ильинку. А раз, году уж в девятьсот девятом, после работы побежала я в Замоскворечье. Спрашиваю у городового: "Где тут Марфо-Мариинская обитель?" Он мне показал. Бегу по Ордынке. Собора еще не было, собор в десятом году выстроился... Еще только одна была больничная церковь - Марфы и Марии, маленькая. Вхожу я, а у них всенощная. Все в белом. Великая Княгиня в белом, сестры в белом... Батюшка в голубомоблачении. Ну, думаю, это мне видение. Не помню, как стояла... Видение это мне... Кончилась всенощная, а я никак не приду в себя... Приложилась и добежала домой через Покровку... Бегу и всю дорогу слезами обливаюсь... Дома спрашивают "Где ты была?"

– "Где я была, - говорю, - вы не можете себе представить..."И опять все забыла... Вот фотография мы здесь - сестры. Белые апостольники, платья серые туальденоровые... Одевали, кормили, поили... Одежда зимняя, весенняя... Летние пальто - серые. Осенние - черные... Чулки, все до самых мелочей... До зонтиков... А вот эти, это уже крестовые сестры. У них крест деревянный, и на Кресте - Марфа, Мария, Покров... Это уже - не послушницы. Они уже замуж не выходили. По одной в комнате жили.Там квадратные кивоты светлого дерева. Иконы - Покров обязательно (собор у нас Покровский был), Марфа, Мария... В комнате столик, кресло соломенное - мягкое, с подушкой, гардероб, стульчик, кровать пружинная с волосяным матрацем... Портреты бывали, картины. В келью никто из посторонних входить не имел права, не пускали даже родителей... А для гостей комнаты были... На окнах у всех занавески - белое полотно с розами. Три рубля вроде бы жалованья полагалось - на марки, на письма... А в одиннадцатом году переехала я с отцом, с матерью на Якиманку в дом Толдычина. И все я еще на Ильинке работала, и ничего такого в голове не держу... Замуж тогда собиралась. За вдовца мечтала с двумя детьми,чтоб сирот пожалеть...Раз мне подруга и говорит: "Пойдем на Ордынку, в Марфо-Мариинскую обитель". Как раз под Покров...Все собрались мы, братья, подруга моя... Только я вошла в собор, все у меня воскресло. Едва на ногах устояла. Брат потом дома говорит: "Вы бы посмотрели на Зинаиду, что с ней сделалось..." Ну, тут уж я стала в обитель как следует бегать. Стала к Батюшке проситься на исповедь, причащалась... "Да, - говорит, - нам нужно... Мы сейчас набираем сестер". А про родителей моих не спросил. Я так обрадовалась, скорее к Маме. "Мама, я поступила в обитель!"

– "Что?!" - Мама властная такая была.
– Ничего подобного! Этого не будет!.."Вот те раз... А ей, конечно, жалко было. Семьдесят пять рублей я приносила, золотом платили - горсточку получишь. И все до копеечки я ей отдавала... Я опять к Батюшке. "Не пускают меня".

– "Нет, - говорит, - против родительской воли мы не можем..." Ну, я думаю. Великую Княгиню спрошу, саму хозяйку...В Больничной церкви вечером она стояла, народу никого не было.

Кто-то читал правило, сестра какая-то. И вдруг смотрю: над Алтарем иконка

маленькая - Богородица Скоропослушница. И от нее луч прямо на Матушку Великую... Я тогда не очень это понимала, в церковь мало ходила... "Ваше Высочество, я хочу к вам поступить, а родители не пускают". Она посмотрела на меня - а я хорошо одета, в шляпке - и говорит: "У нас трудно. Знаете, какая работа, в больнице... Ну, я поговорю еще с Батюшкой..." Обнадежили. А потом опять говорят "Нет, без родителей не можем. Нам старцы запретили принимать без родительского благословения..." И вот семь лет я к ним бегала, семь лет меня не брали... А тут, как я маме сказала, что поступлю, мы тут же с Якиманки переехали подальше от обители. Она подыскала тогда квартиру на Малой Бронной... И я с Малой Бронной пешком на Ордынку. Не могла я у мамы просить на трамвай, она не хотела. Все спят, а я натощак утром в обитель на молитву бегу. Часть обедни отстою и бегу на работу уже на Мясницкую.Там Селитринов новое дело открыл... А жалованье я все целиком, до копейки маме отдавала...Несколько раз к Великой Княгине подходила: "Когда же вы меня возьмете?" - "Ты не умеешь маму просить". Как же еще ее просить, думаю. У нее один ответ:

"Иди, пожалуйста, ты мне не дочь". Семь лет бегала. Уж тут, в деревне, последний самый год перед смертью Батюшка у меня прощения просил: "Ты меня, Зиночка, прощаешь?" - "Что вы, Батюшка?"

– "Да вот мы тебя семь лет не принимали... Ты бы только сказала тогда, что мама тебя не пускает из-за того, что ты много зарабатываешь.Великая Княгиня платила бы за тебя, сколько надо... А так мы не могли тебя принять. Старцы нам запрещали". Был такой у нас старец Алексий из Зосимовой пустыни. Я к нему тогда пришла, а он с кликушами занимался. Думаю, что это он с ними возится...

У меня тут дело важное такое... Ну, потом "Батюшка, я к вам..." Еще ничего не успела сказать, он как взглянет на меня: "Ишь чего захотела - в обитель? Сначала послужи родителям, а потом в обитель!" Я иду на обратном пути, и вот ругаю его, вот ругаю... Что это за старцы такие? Не понимают ничего! Тут у человека горе,а они не понимают... Богородице я тогда молилась... А у нас в доме икона - Казанская Божия Матерь. Я, бывало, к ней стул подставлю: "Что же Ты меня не слышишь, что ли"? Вот дура-то была...

А вот этот снимок - Валентина Сергеевна, наша вторая настоятельница. Как Великую Матушку увезли, так она у нас стала. Ее Патриарх Тихон ставил. Тут она еще крестовой сестрой сфотографировалась...

Верила твердо. Чуть что: "Что ты, душенька? А Марфа и Мария? Марфа и Мария нам помогут..." Это у нее первое слово... Прямо детская вера была: чуть что - Господь, Марфа и Мария... Господь, Марфа и Мария... Великая Матушка молитвенница была, а Валентина Сергеевна для обители трудилась. Та была Мария, а эта - Марфа...

Нас с ней в Туркестан выслали в двадцать шестом году... Пришли, обитель заняли и всем велели убираться. Только что взять личные вещи. Солдаты там стояли - охраняли... Им-то что - им только приказали. Одна сестра свою швейную машинку выносила - проходи, не тронули. А еще одна часы такие огромные, апостольником накрыла и несет. И аккурат когда она мимо солдата шла, часы-то у нее и забили... Да, а нас семнадцать человек сочли за администрацию. Всех крестовых сестер да нас с Фросей... Какая мы с ней администрация?... Только что близкие были. И слушались. Как нас попросят что - так и летали на крыльях любви к обители и к начальству...

Прислали нам такие билеты. Приезжайте на вокзал, с этими билетами бесплатно, отдельный вагон. И отправились мы до Кзыл-Орды, столица Казахстана. Это было как раз на Взыскание Погибших, пятого февраля. Приехали туда - десятого. День Ангела нашей настоятельницы Валентины Сергеевны. Купила она нам плюшек... Мы ведь были тогда самые первые ссыльные, на нас все с удивлением смотрели... Двадцать шестой год. Пошли в НКВД. Приходим туда, нам говорят: "Будете все здесь работать. Нам здесь хорошие работники нужны". А мы и поверили.

На другой день пришли, уже говорят: "Мы вас здесь всех не можем оставить, должны вас отправить в пять городов. Вы, - говорят, - сговоритесь, кто с кем хочет и поедете..." Мы и сговорились. Настоятельница выбрала тогда нас четверых - Фросеньку мою, меня и еще двух сестер...

Опять приходим к ним. "Сговорились?" - "Сговорились".
– "Я - с ней".
– "Мы - с ней..." - "Так, - говорят.
– Вы с ней? Поедете отдельно! И вы - отдельно!..." Так никому и не дали ни с кем.

Тут всех нас и меня с Фросенькой разлучили. Ее - в Туркестан, а меня в Чимкент назначили. "Никаких разговоров! Поменьше говори, а то на верблюдах тебя в степь загоним!" С Валентиной Сергеевной мне потом все-таки разрешили... И вот стали мы разъезжаться в разные стороны - Алма-Ата, Козолинск, Туркестан, Чимкент... Фро- син поезд отходил в четыре дня, мы с ней прощались так ужасно. Я на площадку зашла, плачу. Вдруг смотрю, Валентина Сергеевна такая печальная стоит... "Ты только меня не бросай..." Старенькая она уже была...

И вот поехали мы с ней в Козолинск. Город ужасный. Домики с плоскими крышами, ни деревца, ни кустика никакого...Только один, смотрю, хорошенький домик - с крышей, деревянный. Вот бы, думаю, нам снять... Я пошла туда, вышла какая-то старуха, испугалась нас... Потом выходитстарик,красивый такой... "Пожалуйста, - говорит, - у меня только что жильцы уехали, могу вам сдать".

– "Мы, - говорю, - ссыльные..."

– "А для меня это не имеет значения. Десять рублей в месяц..." У них там икона, диван, столик, полы крашеные...Только устроились, мне Валентина Сергеевна говорит: "Иди в финотдел". А мне боязно...