Меч истины
Шрифт:
Я обернулся, складывая вёсла. Стратег, не отрываясь, смотрел на узел, где на ткани проступили жирные пятна.
– Кто теперь? – отрывисто спросил он.
– Филомен. И вся команда с ним.
В толпе горестно завыли. Люди загомонили и придвинулись. Александр сильными руками поднял тюк и бережно отнёс на траву. Потом распутал концы плаща. Я не хотел смотреть, но подобные зрелища имеют свойство притягивать взгляд.
Стратег долго молчал, потом поднял голову, и вид был угрожающим:
–
Мало не показалось никому.
– Унесите тело, - приказал Александр. Потом посмотрел на меня. – Где?
– Я не знаю ваших мест. Ниже по течению, в нескольких часах пути. Там погост, пристань с сараями.
– На Мёртвом Танаисе, - загомонили в толпе.
– Всех порешили, говорит…
– Нет, гляди, один выжил!..
– Кто?
– Да вон, видишь - там…
Тут я увидел своих. Жданка с Томбой стояли поодаль, на высоком берегу. Оставив танаисцев, я подошёл к ним. Лицо у моей жены стало белым и чужим, было с чего - не годится женщине видеть такое!
– Вернулся я, вот он – весь живой.
Но она смотрела больше не на меня. Пёс его знает, куда смотрела.
– Ты парня допросил? – сразу сказал Томба. Нубиец был верным другом и спутником Меча, он не мог говорить иначе.
– Допросил бы, да он не говорит. Немой вроде.
– Вроде? Или немой? Точно узнай! Видал я парня, которого два года немым считали. Ты его тоже, помнится, знал.
Не вспоминай, а! И без того уже кусаться готов. Вот чего точно не было – это чтобы вокруг Визария трупы, будто яблоки, висели. Но то ж Визарий, а не хрен с арфой!
Я снова спустился к стратегу и указал ему на пленника:
– Ты этого знаешь?
Он только кивнул:
– Гилл, внучатый племянник Филомена. Он вправду немой. До двенадцати лет нормальным был, а четыре года назад, когда с пастухами ходил, молния ударила в стадо. Про Скотью Могилу слышал, должно быть?
– Слыхал.
– Вот. И его зацепило, речь отнялась. Года полтора вовсе был не в себе. Филомен пожалел, взял в дом, возил за собой всюду – парень начал соображать понемногу. Только говорить не может. Теперь, надо думать, и вовсе.
Кратон обладал способностью всегда незаметно оказываться рядом. Он смерил убогого досадливым и презрительным взглядом:
– Да уж, очевидец, ничего не скажешь!
– Скажешь!
Правду говорить, я не сразу голос узнал. Потому что Жданка была какая-то другая. Я на миг забыл, где я и что со мной. Мне пришло в голову: какая она была, когда пояс Геракла имел над ней власть? Теперь вот тоже глядела, не видя. Глаза были тёмными, зрачки, как два колодца.
– К нам его веди. Спрашивать буду.
И никто не стал
*
И всё же она боялась. Чего боялась? Снаружи и не разглядел бы, кто плохо знает – на её мордашке всегда немного отражалось, если не видеть глаза. Простая такая, видал я лица и поинтереснее. Но мы её знали, и видели, что внутри она тряслась, как лист на ветру.
Аяна дома караулила детей. Завидев нашу процессию, взяла за руку Златку:
– Поиграйте с Гаяром во дворе. И старайтесь не мешать.
Дочка у меня точно - золото! Всё поняла с полуслова, увела младшего Визария в сторону конюшни, обещая куклу из соломы. Тут можно быть спокойным, если Златке сказали, куда не надо дети не полезут.
Мы вошли в дом. Жданка растерянно обвела взглядом стены:
– Темно. Огня бы.
Томба зажёг светильник, но она сказала, что мало. Амазонка сообразила - нащепала лучины, и скоро нас окружило сплошное кольцо огней.
– Так, сестра?
Жданка кивнула, не глядя.
Мы с греками молча стояли за её спиной.
– Как она будет немого вопрошать? – шёпотом спросил у меня Кратон.
Мне и самому было интересно. Впрочем, верзила Эрик рассказывал, что на готском тинге она зрила недоступное обычному взгляду. Но там живой бог был. И живой колдун.
Жена вдруг повернулась ко мне:
– Ударь меня. Сильно ударь.
Отродясь я женщин не бил, убить вот одну пришлось, и то сделал так, чтобы не мучилась. От такого предложения меня едва с ног не снесло. Но она продолжала настаивать:
– Моя сила через боль отворяется. Иначе не смогу.
Долго думала, дура, пока золотую мысль родила?
– Об стену побейся – может в голове просветлеет.
Не хотел обижать, но и ей думать пора, чего говорит.
– Всё не так, - сказал чёрный Томба. В нём всегда рассудка было на десятерых. – Ты сама-то обряды знаешь? Что делать должна?
Она качнула головой, того и гляди, из глаз закапает.
– Обряды жрец проводил, - задумчиво произнесла Аяна. – Да ещё там пояс Геракла был.
– Воинский пояс – дело хорошее, - одобрил Томба. – Он силу героя хранит и замыкает.
Я потянулся к своему. Не Геракл, конечно. Но ведь и на мне длань Бога бывает, может в поясе что-то есть?
Аяна не дала:
– С ума сдурел? Надень! Тебе сила пуще прочих нужна.
– А где другой взять?
– Сейчас!
Она ушла в свой угол, принялась рыться там, что-то роняя. Я чувствовал, что ещё немного, и у меня челюсть на грудь упадёт, слюна на пузо побежит – не хуже, чем у немого полудурка. Оба танаисца глядели так, словно это уже произошло.