Мемуары наполеоновского гренадера
Шрифт:
Однако мы догнали его, обогнав тысячи людей из разных полков, тащившихся с большим трудом и, гляди на них, нетрудно было предвидеть, что это путешествие будет последним для многих, если продлится хоть немного дольше.
Так и было на самом деле: мы прошли через местечко, где должен был заночевать Император (хотя он давно проехал мимо). Множество солдат из разных полков останавливалось там, была уже ночь, а по слухам оставалось ещё добрых два лье до места привала, намеченного в большом лесу.
Дорога в этом месте очень широка и окаймлена с обеих сторон огромными берёзами. [47] По ней удобно было следовать
47
Берёзы в России достигают огромной высоты. – Прим. автора.
Я уже долго шёл один в этой толпе, стараясь добраться до места ночёвки. Дорога стала ещё хуже – подтаявший снег замёрз, дорога покрылась льдом, и я постоянно падал. А потом наступила ночь.
Яростно подул северный ветер. Я потерял из виду своих товарищей, такие же потерявшиеся солдаты из других полков, с трудом, изо всех сил старались догнать колонну. Те, к кому я обращался, не отвечали, у них не хватало сил. Другие падали, чтобы уже не встать. Скоро я очутился совершенно один, только с трупами вдоль дороги, обозначавшими путь. Исчезли высокие деревья окаймлявшие дорогу, было около 7 часов утра. Усилившийся снегопад ослеплял меня, я просто не мог ничего рассмотреть, а неистовый ветер уже смел все следы, оставленные колонной.
До сих пор я носил свою медвежью шкуру мехом наружу. Но, предвидя суровую ночь, я надел её мехом внутрь, ей я обязан тем, что мне посчастливилось в эту бедственную ночь выдержать 22-х градусный мороз. Приладив медвежью шкуру на правом плече, с той стороны, откуда дул северный ветер, я смог идти в течение целого часа. За это время я, однако, прошёл не больше четверти лье, часто меня захватывала снежная вьюга, я поневоле поворачивался и шёл обратно, и только по трупам людей и лошадей да по обломкам повозок я определял, что повернул назад, поэтому мне приходилось останавливаться и заново выбирать, куда идти.
Временами показывалась луна, или слабое северное сияние, какое часто бывает на севере. В те моменты, когда свет луны не затемнялся чёрными тучами, мчавшимися со страшной скоростью, я получал возможность осмотреться. Я видел на горизонте большой лес, через который надо было пройти, чтобы выйти к берегам Березины, поскольку это была территория Литвы. По моим расчётам до этого леса было не менее лье.
К несчастью, меня начал одолевать сон, а в таком случае сон – это предвестник смерти. Силы мои были полностью исчерпаны, ноги оказывались повиноваться. Я уже падал, задремав несколько раз и, если бы не холод, я бы погиб.
Место, где я находился, было усеяно людьми и лошадьми, заграждавшими мне дорогу и мешавшими просто плестись, поскольку я уже не имел сил поднимать ноги. Каждый раз, когда я падал, мне казалось, что это дело рук одного из несчастных, валявшихся на снегу. Часто случалось, что люди, хватали за ноги проходивших мимо, умоляя их о помощи, и иногда те, что наклонялись, чтобы помочь товарищам, сами падали, чтобы уже не подняться.
Минут десять я шёл наобум, не придерживаясь никакого определённого направления.
– Остановитесь! Помогите!
Затем все стихло. Я лежал, прислушивался и старался разглядеть умолявшего. Но ничего не услышав, я уже начал думать, что ослышался. Чтобы убедиться в этом, я громко закричал:
– Где же вы?
Эхо повторило дважды:
– Где же вы?
Тогда я подумал про себя: «Будь у меня товарищ, мы могли бы идти до утра, поддерживая друг друга!»
Снова раздался тот же голос, печальнее и слабее:
– Помогите нам! Сюда!
Опять показалась луна и, шагах в десяти, я увидел двух людей: один лежал, другой сидел рядом. С большим трудом я преодолел ров, наполненный снегом, и подошёл к ним. Я заговорил с тем человеком, который сидел, он захохотал как безумный и проговорил:
– Друг мой – смотрите, не забудьте же! – и опять рассмеялся.
Я понял, что это предсмертный смех. Другой ещё был жив, и слегка повернув голову, промолвил последние слова:
– Спасите моего дядю, помогите ему – я умираю!
Я спросил его о чем-то, но он уже не отвечал. Тогда, повернувшись к первому, я предложил ему идти со мной. Он смотрел на меня, не произнося ни слова, я заметил, что он закутан в толстый плащ, подбитый мехом, но старается сбросить его. Я хотел помочь ему подняться, но не смог. Держа его за руку, я заметил на нём эполеты офицера высокого ранга. Он заговорил со мной о смотрах, о парадах и, наконец, упал на бок, лицом в снег. Мне пришлось оставить его, я не мог оставаться дольше, не подвергаясь опасности разделить участь этих двоих несчастных. Рядом валялось нечто вроде ягдташа, я поднял его, надеясь найти внутри что-нибудь нужное для себя. Но там оказались только тряпки и бумаги. Выбравшись на дорогу, я продолжал медленно идти, и теперь мне постоянно казалось, что кто-то жалобно зовёт на помощь.
Надежда встретить какой-нибудь бивуак заставила меня ускорить шаг, наконец, я попал в то место, где дорога была совершенно перекрыта трупами лошадей и сломанными повозками. Вокруг лежали солдаты из разных полков. Солдат Молодой Гвардии было легко узнать по киверам. И вот именно тут, в одиночестве, среди мертвецов и гробовой тишины, на меня нахлынули мрачные мысли – о товарищах, которых я потерял, о своей родине, своих близких – и я заплакал как ребёнок. От слез мне стало немного легче и моё потерянное мужество постепенно вернулось ко мне.
Я нашёл маленький топорик, который есть в каждой роте на время похода. Я попытался отрезать кусок конины, но не смог, до такой степени труп затвердел от мороза. Я исчерпал последние силы и упал, но зато немного согрелся. Поднимая топорик, вывалившийся у меня из руки, я заметил, что отколол несколько кусков льда. Оказалось, что это замерзшая лошадиная кровь. Я подобрал как можно больше этих кусочков крови и тщательно спрятал их в ягдташ, несколько штук проглотил сразу – это подкрепило меня, и я продолжил свой путь, отдавшись на милость Божью. Я шёл, осторожно обходя трупы, останавливался каждый раз, когда туча закрывала луну, и продолжал идти, когда луна показывалась снова.