Мертвая река

Кетчам Джек

* * *

Мужчина воет от боли.

Он поднимает окровавленную руку, умоляя о пощаде.

«Пожалуйста!» – говорит он.

Она понимает это слово. Она слышала его уже много раз. Она ударяет по запястью мужчины; рука не оказывает достаточного сопротивления, а лезвие не настолько острое, чтобы срубить его за один удар подчистую, поэтому запястье повисает на струпьях кости и сухожилий, фонтанируя кровью. Мужчина поднимает

вторую руку, хватаясь ею за первую. Она ударяет и по этому запястью, и на этот раз результат куда лучше. Рука кувыркается в воздухе и ударяется о клетку, в которой лают собаки.

– Нет, нет, нет, – причитает он, – и она тоже понимает это слово.

Он кричит, как ребенок, когда она опускает лезвие. Она разрезает его от грудины до промежности. Для такой мягкой плоти лезвие достаточно острое.

Мужчина выглядит озадаченным – так быстро это произошло. Но он не понимает, что именно с ним только что произошло. Она ему показывает. Бросает лезвие, садится на корточки рядом с ним, тянется к каждой стороне длинной раны и раздвигает ее, как будто мужчина – это высокий камыш; она широко раскрывает его и погружает голову внутрь. Сквозь жар и сырость она слышит его крики.

Она вытаскивает зубами жгут кишок и тут же его выплевывает. Кишки воняют.

Мужчина все еще в сознании, машет руками, в его глазах удивление и ужас. Вторая рука отпала и лежит рядом с ним. Она снова погружает в него голову, впивается зубами в печень, вытаскивает ее и начинает жевать. Печень тоже воняет. Она выплевывает и ее.

На этот раз она протягивает руку внутрь и вырывает сердце.

Его она ест с удовольствием. Сердце нормальное.

Она встает. Собаки сходят с ума, лают и скребут клетку когтями, хотят добраться до свежего мяса. Внутри клетки – какое-то странное существо. Но оно не скребет стенку, а хватается за нее. У него нет глаз, и оно такое же окровавленное, как и собаки.

Но это – человек. Человеческое дитя.

Она помнит голос, доносившийся из погреба. Теперь она слышит его снова. Что-то среднее между лаем и криком.

Она подходит к клетке и открывает дверь. Собаки рвутся наружу и набрасываются на тела. Она видит, что собаки не голодны – они уже поели, а в клетке лежит третье тело, почти полностью съеденное.

Собаки не голодны, они злы.

Ребенок тоже выбегает, но Женщина хватает его сзади за шею и берет на руки. Видит, что ребенок женского пола. Девочка вырывается и пытается ее укусить.

– Чихо, – говорит она, – чихо. – В смысле – «тихо», «успокойся».

Но девочка не успокаивается. Она воет и огрызается. Женщина сильно ее шлепает, а затем начинает гладить. Поглаживает голову, спину, плечи и бедра. Дитя мало-помалу затихает. Женщина подводит ребенка к телу мужчины, наклоняется, достает наполовину съеденное сердце и предлагает ребенку. Тот сначала нюхает его, а затем цепко хватает – и начинает грызть.

Она снова наклоняется, вырывает у

мальчика правый глаз, бросает в рот и жует. Пусть остальное достанется собакам. В доме есть маленькая девочка. Зрячая, не то, что эта, и младше ее. Она видела ее в погребе вместе с остальными.

Девочка явно вкусная.

Она поднимает оружие с окровавленного грязного пола и выходит в надвигающуюся ночь.

Глава 35

Дорогуша снова очень напугана.

Темно, а у них только один фонарик, да и тот постоянно мигает и норовит погаснуть, так что Пегги приходится трясти его, чтобы он снова включился, и она совсем не знает леса – ей не разрешают здесь играть. А где мама? Почему мама не с ними? И почему у Пегги такая потная рука? И что они вообще делают в лесу ночью?

Она крепко держит бутылку с водой под другой рукой, потому что Пегги сказала: «Не урони ее, что бы ни случилось», но потом свет снова гаснет, и старшая сестра встряхивает фонарик, чтобы заставить его работать, и она внезапно падает, потому что падает старшая сестра, и она падает вместе с ней, и бутылка ускользают от нее, и Пегги говорит: «А-а-а! Блядь!» – чего она говорить не должна.

* * *

В доме никого нет. Она понимает это, как только туда входит.

Женщину это забавляет. Безглазый ребенок последовал за ней и бегает вокруг нее на четвереньках, пыхтя, как собачка, пока они пробираются по дому. Ребенок очень похож на нее. Он не может видеть, но ощущает запахи. Это чувство у него сильно развито.

Женщина чувствует запах девушки и ее младшей сестры. Их страх витает в воздухе, как запах илистого берега у ручья. Они вышли через заднюю дверь. Когда она пересекала двор, то заметила, что за домом сплошной лес.

Они в лесу. Стоя на крыльце, она различает своим зорким взглядом дорожку, а за ней – тропинку.

Их будет легко выследить.

Она наклоняется навстречу легкому ветерку и прислушивается.

* * *

Пег испытывает сильную боль. Она подвернула лодыжку. Она знает эту тропинку через лес. Та ведет к небольшому ручью, а затем примерно через милю выходит на Вебер-роуд. Вебер-роуд, в свою очередь, выходит на шоссе. В детстве они с Брайаном часто ходили с пустыми банками из-под супа «Кэмпбелл» ловить раков в ручье. Но она никогда не бывала здесь ночью, а с этим чертовым мигающим фонариком нет никакой возможности увидеть нору, в которую она только что провалилась ногой.

Фонарик выпал из ее руки, но он лежит рядом, и, как ни странно, удар о землю, похоже, пошел ему на пользу, теперь он светит ровно. Она поднимает его, почти боясь, что, если она прикоснется к нему, то он опять начнет мигать, но этого не происходит.

Пег замечает ползающую в панике по грязи Дарлин, пытающуюся найти потерянную бутылку. Направляет луч фонарика на тропинку.

– Вот она, – шепчет Пег, осветив бутылку. Сестра подползает к ней, хватает ее и встает.

Пег тоже надо встать, но, черт возьми, больно даже пошевелить лодыжкой.