Мертвая река

Кетчам Джек

* * *

Снаружи женщины наблюдали за карточной игрой – и ничего не понимали. Одна из них была пухлой, бледной, с ничего не выражающим взглядом, кривой, вислой челюстью и острым подбородком. На ней болталось что-то, что было платьем давным-давно, а теперь больше походило на простой хлопчатобумажный мешок. Другая была моложе, стройнее и могла бы считаться привлекательной, если бы не нездоровый цвет ее кожи, длинные волосы цвета крысиного меха и потухший взгляд. На ней была старая клетчатая рубашка, слишком тесная для груди, и мешковатые брюки цвета хаки. Этим скудным

гардеробом она безмерно гордилась – хотя, если бы ее спросили, она бы не смогла вспомнить почему.

Они смотрели молча, бледные, как опарыши, в лунном свете. Они видели, как один человек тасовал карты и раздавал их, видели, как каждый из игроков раскладывал кусочки картона веером и медленно выбрасывал по одному. Все, что женщины видели, они почти сразу забывали. Они будто ждали чего-то, что не произошло; ждали, пока не кончилось терпение, а затем единодушно развернулись и пошли прочь, направляясь к ручью.

В высокой траве стрекотали сверчки, но они замолчали, стоило женщинам пройти мимо. На мгновение глубокая тишина окружила дом, а затем прошла – как рука через пламя свечи. Изнутри донесся смех.

Снаружи легкий холодок говорил о том, что зима не за горами. Вскоре голоса в траве утихнут, уступив темные часы зову ночных птиц и ветру.

19:50

Женщины прошли полмили до берега. Их путь был освещен луной. Этот путь они хорошо знали. Уже больше года дом пустовал, и они стали считать его практически своим, хотя по-прежнему старались, чтобы их там не увидели. В двух милях к северу был еще один дом, но там круглый год жила семья. Они видели острый топор мужчины у поленницы и трех высоких сильных сыновей, возившихся с автомобилем во дворе. Примерно в трех с половиной милях к юго-востоку стоял второй дом, но рядом проходило шоссе, и там было небезопасно.

Однако этот дом уже давно пуст. Здесь играли дети, творя детское волшебство на чердаке во тьме. Молодая женщина кивнула сама себе, провела грязной мозолистой рукой по груди. Вскоре они, возможно, снова сыграют здесь.

Они шли по тропе, пока перед ними не открылся огромный небесный купол, и они не увидели море. Перед ними лежала широкая полоса пляжа, неподвижная и кипенно-белая на фоне изменчивого движения волн. Само море представляло собой дикий союз света и движения под спокойным, не особо чутким надзором неба, луны и звезд.

Если другие женщины знали друзей, книги, игры, мужей, эти две знали песок, небо и море. Больше – практически ничего.

Там, где тропа уходила в песчаные дюны, они на мгновение остановились, тупо глядя на воду. Там был остров, на чьей земле незапамятные колена породили женщин. И хотя остров был слишком далеко, чтобы его можно было увидеть, их глаза нашли местечко на горизонте, где он должен был находиться. Они не питали никаких чувств к этому месту, кроме чувства связи, – но связь была сильной. На глазах женщин маленькие ночные птицы клевали песок у береговой линии. Поодаль лесные жабы охотились на мотыльков и улиток. Женщины пошли дальше. Их пещера находилась всего в нескольких ярдах от пляжа.

Ночная сырость вывела на свет крабов-призраков. Излюбленной игрой женщин было давить их. Быстрого шага вправо или влево было достаточно, чтобы краб расплескался на шесть-семь футов вокруг. Женщинам нравилось наблюдать за их быстрыми и пугливыми движениями бочком. Но одни только пугалки – это скучно. Давить кого-то – куда веселее.

Дышали крабы жабрами, постоянно требующими увлажнения,

поэтому днем рыли во влажном песке глубокие норы, а ночью или в особо смурную, дождливую погоду шли на охоту. Ночью их бледные тела так плотно сливались с песком, что их можно было увидеть только в момент движения. Тогда казалось, будто сам пляж ожил и шевелится под ногами. Женщины смеялись и гонялись за крабами, воображая, будто даже песок боится их, спешит поскорее убраться с дороги.

20:05

Мужчина был обнажен, когда женщины вернулись в пещеру. Его красная рубашка, рваные джинсы и тяжелые ботинки висели на стойке над огнем. Костер они разжигали из хвойных пород дерева – те давали хороший густой дым. Ему и в голову не приходило, что на протяжении нескольких последних месяцев здесь воцарилась стойкая вонь мочи, дерьма, сырости и гниющего мяса – мерзостное амбре буквально пропитало все его тело. Впрочем, ничего этого он даже не замечал, думая сейчас только о том, что жившая в доме женщина тоже развела костер. Запах ее костра вскоре позволит ему подкрасться к ней так, что она и не заметит.

Две женщины засмеялись, входя.

– Мы обосрали ступеньки, – сказала младшая. Она подалась вперед и ухватила его за пенис. Она знала, что ее шутка может его разозлить. Но в прошлом это всегда держало его в узде. Пенис мужчины сразу начал опухать. Он ухмыльнулся ей, запустил левую руку в ее длинные грязные волосы. Притянул ее к себе – и женщина снова начала смеяться.

Средний и безымянный пальцы на правой руке мужчины отсутствовали чуть выше сустава. Протянув уродливую клешню, он грубо сдавил ее груди под клетчатой тканью. Большой и указательный зашарили взад-вперед, дразня сильно выступающие, набухшие соски. Глаза женщины по-прежнему ничего не выражали, хотя между зубами просунулся кончик языка. Им она стала водить из стороны в сторону, дразня.

Мужчина скривился. Отпустив волосы женщины, он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Та упала, заскулила и тут же сплюнула на грязный пол пещеры кровавый сгусток. Заметив это, старуха предусмотрительно отодвинулась в сторону – теперь приближаться к нему было опасно. Несколько мгновений противоборствующие стороны гневно смотрели друг на друга. Потом обе женщины проворно убрались подальше, в прохладную глубину пещеры, оставив агрессора в полном одиночестве.

В наполнявшем каменное помещение тусклом свете пламени они разглядели третью женщину, готовившую к зажарке нечто вроде кустарно слепленного мясного рулета. Она была беременна, и срок явно подходил к концу. Из-за вздувшегося живота она еще больше напоминала ленивую, тугодумную корову. Как и остальные, она была ужасно бледной, так как редко бывала на солнце. Как и у товарок, ее волосы отличались длиной и отсутствием ухода, а медвежья шкура, служившая ей одеждой, местами вставала дыбом от слипшихся воедино грязи, крови и жира.

– Мы обосрали ступеньки, – повторила молодая. Словно позабыв про гнев мужчины, женщины снова засмеялись. Неестественная отвислость рта толстой старухи объяснялась, как оказалось, тем, что у нее совершенно не было зубов. Огрубевшие десны непрестанно пребывали в движении – как у жабы, тщащейся проглотить муху покрупнее да пожирнее. Она присела на колени рядом с беременной. Ворот ее платья-мешка расхристался, оголив худые бурдюки отвисших грудей, качавшиеся, будто пара маятников.

– Есть и другие, – сказала молодая женщина, прислонившись спиной к сырой стене пещеры. – Две женщины, трое мужчин. Мы всех увидели в окно.