Месть амазонки
Шрифт:
Холодный дождь быстро остудил горячую голову девушки. Сообразив, что ей некуда идти, Лин направилась на конюшню, решив переждать дождь под навесом. Тихо похрапывая, в стойлах стояло полдюжины лошадей. В стороне, отдельно от всех, стоял огромный вороной.
Боевой жеребец выделялся среди обычной скотины огромным валуном. Мощные мышцы перекатывались под тонкой шкурой. Увидев девушку, вороной недовольно фыркнул и стукнул копытом, словно предупреждая. Жеребец был вычищен и ухожен. В яслях было засыпано полно овса, хотя остальные животные обходились
Осторожно обойдя коня, Лин забилась в самый дальний угол, где хранилась солома, и, забравшись в нее, сжалась в комок, пытаясь согреться. Продрожав почти до вечера, она начала проклинать этот город и погоду. Дождь разогнал всех по домам, поэтому в любой харчевне она сразу привлечет внимание бандитов и стражников. Причем последние нередко мало чем отличались от первых.
Неожиданно тишину конюшни нарушили шаги. В дверях появился воин. Голый по пояс, он, казалось, не замечал потоков воды, струящихся по телу. Подойдя к коню, он ласково потрепал его по шее и внимательно осмотрел подковы. Убедившись, что все в порядке, он обнял коня за шею и, прижавшись лицом к шелковистой шкуре, тихо заговорил. Лин насторожила уши.
— Потерпи, дружище. Скоро мы уедем из этого города. Вот только разберемся с этим проклятым колдуном и уедем. Наймемся охранять караваны и будем бродить по свету. Спрашиваешь, почему караваны? Спокойная жизнь. Не надо никого убивать на потеху толпе. Только в честном бою. Напали — защищайся. Делай свою работу, и все. Но сначала колдун. Это, у нас с тобой самое главное. Маленькая мерзавка заставила меня вспомнить прошлое. Она решила, что я убил Данату просто так. А ведь это была ее просьба. Просьба друга. Она не хотела жить рабыней, но и умирать от меча какого-нибудь слабака тоже. Мы были друзьями. Но ей этого не объяснишь. Она все сказала, вспомнив про ошейник. Но этого больше не будет. Никогда! — Круто развернувшись, воин вышел из конюшни.
Выбравшись из своего угла, Лин растерянно замерла, стоя посреди конюшни. Получалось, что она осудила, ничего не зная. А ведь не раз Верховная учила ее выяснить все до конца и только потом обвинять. Потоптавшись у входа в конюшню, она двинулась обратно. Молча, пройдя через зал, она поднялась к знакомой двери. Постояв и окончательно замерзнув, она нерешительно постучала.
— Войди, — услышала она знакомый голос и шагнула в комнату.
Гигант сидел на топчане, привалившись спиной к стене. Тарелки были убраны. На столе стоял кувшин, а в руке он сжимал оловянный кубок.
— Пришла еще что-нибудь добавить? — негромко спросил он.
— Нет. Я не хотела ссориться. Просто сорвалось. Извини. А кроме того, я не знаю, за кого просить Великую Мать, — тихо ответила Лин.
— О чем просить?
— Помочь в делах. Ты помог одной из ее дочерей, пусть она поможет тебе.
— Входи. Возьми одеяло и скинь этот мешок. Простынешь.
— Ты готов простить меня? — удивленно спросила девушка.
— Нет смысла злиться на человека, который не знает, о чем судит.
— Ты прав, я не была рабыней, не знаю, что такое гладиаторские казармы, но я могу понять, если ты расскажешь.
— Зачем тебе это? — чуть пожал воин могучими плечами.
— Чтобы знать.
— Спроси своих рабов, там, в своем королевстве.
— Не хочешь
— Это моя боль. Тебе она не нужна.
— Ладно, тогда хоть имя свое назови.
— Паланг.
— А что оно значит?
— Тигр.
— Откуда ты?
— Мое племя жило на юго-востоке, у моря. Сильные воины, ласковые жены, мудрые старики. Мы пасли скот, растили коней, ловили рыбу и добывали жемчуг, но однажды пришли воины из далекой страны и убили всех. Среди них был колдун. Он наслал сон на племя, и на рассвете они напали. Убили всех. Детей забрали в рабство. Мне тогда было десять лет. Больше нашего племени не существует. Я последний, кто смог выжить в этом аду. Нас потому и забрали, что в племени всегда были сильные воины. Много лет нас готовили, обучая биться любым оружием. Делая из детей убийц. Наш удел был только один — сражаться.
— Откуда ты знаешь, что больше никого нет? — спросила Лин, пораженная его рассказом.
— Все мальчишки, кто попал в гладиаторские казармы вместе со мной, погибли. Я был там. А на месте, где когда-то жил наш род, ничего не осталось. Только могилы. И все.
— Как же ты вырвался?
— Случилось землетрясение, все начало рушиться. Я нашел оружие и бежал.
— Сколько лет ты был там?
— Пятнадцать.
— Сколько же тебе сейчас?
— Тридцать два.
— И что ты делал все эти годы на воле?
— Убивал. Я нашел людей, которые вырезали мое племя, и убил всех.
— Кто они?
— Северные варвары, промышляющие набегами и разбоем.
— И ты убил всех?
— Да.
— И женщин?
— Всех. Остался только самый главный. Колдун. Я искал его по всему свету. Наконец узнал, что он живет в этом городе.
— А что потом?
— Не знаю. Долгих пятнадцать лет я жил только одним. Мечтой о мести. Кровь моего племени, требует своего долга. Я последний воин и должен свершить это.
— А если ты погибнешь?
— Этого не случится. Духи предков берегут меня. Я погибну только убив колдуна. Не пытайся что-то осмыслить или оспорить. Просто прими, как страшную сказку. Тебе этого не понять. Тебя не пытали каленым железом, не спускали шкуру плетью, не заставляли убивать друзей на арене. Ты не поймешь, — тихо ответил Паланг.
— Следы на спине… — растерянно спросила Лин.
— Да. Это плеть и железо. Я много раз пытался бежать. Меня держали, как зверя, в клетке. Все остальные могли ходить, гулять. Меня же не выпускали. Только тренировочный двор и арена. Даже женщин приводили в клетку.
— Но почему?
— Я был сильнейшим. На моих боях хозяин сделал себе огромное состояние. Дошло до того, что против меня не могли найти противников. Стали выпускать по нескольку бойцов за раз. Но я выжил. А потом стал ангелом смерти. Первым был хозяин. Пешком, с одним мечем, я вернулся на родину. Кровь рода вела меня. Там, на могилах моей семьи, я поклялся отомстить. В моей груди нет сердца. Только камень боли. — Паланг отвернулся, глядя в окно.
Лин, за время разговора успевшая скинуть мокрое платье и завернуться в одеяло, неожиданно шагнула к нему. Она сама не понимала, что руководило ею, но в груди вдруг шевельнулась острая жалость к этому могучему человеку, не видевшему в своей жизни ничего кроме боли и крови.