Мир Формулы-1 изнутри
Шрифт:
Во время гонки в Земмеринге 14 сентября 1924 года я снова забираюсь за руль гоночной машины. Нойбауэр хочет показать своим соотечественникам из Вены, каким классным парнем он все-таки стал.
Трасса имеет длину 10 километров и проходит сквозь бесчисленные узкие повороты в гору. Стартуют поодиночке.
Я прохожу повороты лучше, чем когда бы то ни было, с любовью, почти как кисточкой по бумаге. У цели я настолько устал от этого «красивого-прохождения-поворотов», что только через 5 минут могу подняться с сидения.
Время: 7:34,4 минуты. — Пусть кто-то попробует это повторить! —
Но потом на старт выходят другие, особенно Кристиан Вернер. Он так заносит машину в повороты, что у нее чуть не отлетают задние колеса. Выглядит это некрасиво. — Нет, — думаю я, — так бы я никогда не ехал.
Время Вернера: 6:55,6 минут... Я не могу поверить. На 40 секунд быстрее меня — новый рекорд.
И старый Отто Зальцер тоже быстрее меня и еще две другие машины. Мне осталось только не очень славное пятое место в общем зачете.
— Это же невозможно! — говорю я Ханзи, которая тогда была еще только моей невестой, — Наверное, что-то не так с часами!
Ханзи искоса смотрит на меня особым образом. — Все верно Фредль, — говорит она, — Только... другие просто едут как дьяволы... а ты — как ночной сторож!
В этот день в груди Альфреда Нойбауэра зародились первые сомнения, действительно ли он рождён великим гонщиком...
[…]
В июле 1926 года в Берлине — огромная сенсация. На АФУСе проводится Гран-при Германии, гонка, каких Берлин еще не видывал. Заявлены 40 гонщиков со всего мира, все, чье имя что-то означает. Только Mercedes, как теперь называется фирма, и его гонщики не появятся, так как Mercedes посылает своих знаменитых «стариков» в Испанию, где в то же время проходит гонка в Сан-Себастьяне.
[…]
— Итак, господин Карачиола, — приветствует его директор, — что вас ко мне привело?
— Вопреки своему обыкновению Руди пошел напролом.
— Я слышал, что Mercedes не будет стартовать на АФУСе, господин директор?
— Совершенно верно. Гонка в Сан-Себастьяне для нас важнее. Нам нужно увеличить экспорт. Для этого необходима реклама — в виде побед за границей.
— И Вам совсем безразлично что происходит в Германии? Гонка на АФУСе это первый Гран-при за много лет!
Зайлер пожимает плечами. — Я знаю. Но две гонки одновременно — это выше наших сил. А в полсилы мы не играем.
Руди глубоко вздыхает. И выстреливает, — Если Вы дадите мне машину — я справлюсь в одиночку!
Директор поднимает брови, — Вы...? Вы шутите! Молодой, неопытный — против всей мировой элиты?
— Мне всего лишь двадцать пять, господин директор, но я уже все-таки одержал за Mercedes 19 побед. Это не считается?
— 19 побед? Предположим. Но в каких гонках? Через горы Шлезии, Саксонии, Тевтобургский лес и тому подобное. АФУС — это совсем другое. Для этого нужен опыт. А он есть только у наших стариков... Я не сомневаюсь в Вашем таланте, но нам нужно думать об интересах фирмы. Поражение в Берлине было бы огромным позором...
— ...а победа — огромным успехом! Вот что я предложу: разрешите мне стартовать частным образом.
— Хм... Зайлер задумчиво рассматривает пепел своей сигары. Предложение звучит неплохо. Рвение этого Карачиолы чем-то ему импонирует. Того просто не узнать, былую робкость — как рукой сняло. Карачиола, который сейчас стоит перед ним, полон энергии, решимости — это человек, который знает, чего хочет!
— Хорошо. — наконец говорит директор Зайлер. — Если Вы так сильно хотите обжечься... Вы получите вашу машину. Мы несем расходы — Вы риск. Согласны?
— Еще бы! Руди больше не отпускает руку Зайлера. — Благодарю Вас, — говорит он, — Вы не пожалеете. Я обещаю!
Зайлер шумно вздыхает. – Кстати, я передумал. Я не поеду в Испанию. Я буду в Берлине. Он хитро подмигивает, — Само собой, частным образом!
Двумя неделями позже для Карачиолы началась первая тяжелая гонка в жизни. Борьба, какой Германия еще не видела.
Лето 1926 года выдалось холодным и дождливым. Курорт Ванзее покинут. Элегантные кафе на Курфюрстендамм пусты. И только на АФУСе оживление. Последний день перед великой гонкой.
Руди Карачиола тоже решил проехать пару кругов. Трасса покрыта пеленой дождя. О приличной езде нечего и думать. — Хватит на сегодня, — недовольно говорит он, — А то мы еще утонем по дороге...
— Учитесь плавать, — бурчит директор Зайлер, который с жаром записывает времена круга конкурентов. – Возможно, тогда Вы будете быстрее!
Руди, промёрзший и раздражённый, хочет резко ответить. Но Отто Зальцер из старой гвардии, вызвавшийся быть сопилотом у Руди, покровительственно кладет ему руку на плечо и достает для своего подопечного тёплое одеяло. В этот момент в боксы заходит маленький человек с растрёпанными усами и широкополой шляпой. — Молодой человек, может, мне приделать к выхлопной трубе Вашей машины корабельный винт, чтобы Вы уплыли от всех соперников? — весело спрашивает он.
У Руди глаза вылезают на лоб, — Вы здесь, доктор Порше? Я думал, Вы собирались в Испанию?
Главный конструктор сердечно пожимает Руди руку, — Испанию я оставлю «старикам». Думаю, наш «младенец», нуждается во мне больше?
— Еще как! — говорит Зайлер, — Я только что рассчитал: Розенбергер, Рикен и Миноя показали лучшее время, чем наш господин Карачиола. Ему придется хорошо постараться, чтобы завтра не отстать.
[…]
И вот — 11 июля 1926 года. Гонка за Большой Приз Германии, на которую заявлены 42 машины в трех классах.
В это воскресенье весь Берлин на ногах. 500.000 человек окружают трассу, они — на стоячих местах, на крышах автобусов, на ветвях деревьев. В почётной ложе выделяется заметный профиль кронпринца. Парой метров дальше сидит толстый Якоб Шапиро, член совета директоров Daimler-Benz и изучает последние биржевые сводки. Кучерявый, маленький министр внутренних дел Гржезински возбуждённо разговаривает с полной блондинкой.
Внезапно раздаются аплодисменты. Дамы вытягивают шеи: появляется Гарри Лидке, «разбиватель сердец» в многочисленных фильмах, в шляпе и с хризантемой в петлице.