Мир, где тебя нет
Шрифт:
— Не бойся, девочка. Я ещё жива.
Диана провела ладонью, смахивая с ресниц лоскутья морочной паутины. Теперь она видела ясно, что обманулась впечатлением минуты и незнакомка принадлежала всё же миру вещному.
Большинство свеч погасло, и лишь немногие огарки боронили от совершенного мрака. Не свет, но затухающее дыхание света, трепет бледных нимбов. И в мареве этом, почти пограничном с тьмой, едва проступали силуэты иных людей; Диана скорей угадывала, нежели видела: Когана, Кристалину — и вдруг с сугубым вниманием заметила, что авалларка держится
И все они не заступали за порог, словно были не вправе войти в некий ближний круг. Лишь безымянная гостья, почти болезненно хрупкая, безыскусно одетая и юная, едва ли старше Дианы, оказалась у самого изголовья постели, как-то вдруг, точно не шагами мерила пространство, но пронзила его навылет, как пронзает стрела. Впрочем, нынче у Дианы мало было веры как в разум свой, так и в зрение.
— Ты сказала, тебе известен способ.
Диана невольно искала взглядом незнакомца. Оказалось, Коган. Просто голос хриплый, такой, что от одного звука скребёт в гортани.
Женщина медленно кивнула. На Когана она не смотрела, лишь на Демиана: горсти вороновых перьев по выбеленному льну подушки, восковое лицо, — и отчего-то Диана не смогла прочесть, что было заключено в том долгом взгляде.
Тень Иленгара хищно подалась вперёд.
— Что за способ?
Слова царапали сухими крошками.
— Ненадёжный, — жёстко ответила женщина. Сплетались и расплетались нервные пальцы — скорее музыкантши или вышивальщицы, нежели лекарки. Диана бездумно следила за агоническим танцем этих рук — быть может, в них заключена жизнь её суженого. — И опасный. Хотя что теперь опасно для твоего ученика?
— Эста, мне... — качнувшись к ней, выдохнул Коган.
— Не время.
Руки её двигались как механизм, выставляя на низкий прикроватный столик пузырьки и склянки из заплечной сумы, скупыми точными движениями сортируя, выбирая из общего строя, отмеряя и смешивая, как за аптечным прилавком, некие экстракты и декокты. И Диане так хотелось верить, что неизвестная лекарка, столь своевременно явившаяся, точно добрая волшебница из сказки, напоит умирающего живой водой. Что ей ведом чудодейственный эликсир, о существовании которого не подозревали все телларионские мэтры, перебывавшие здесь.
Хотела верить, но не могла. Предел — не Тридевятое царство, и нет здесь источника с живой водой, разве только мёртвой. И не деревенской знахарке одолеть отраву, от которой спасения веками ищут лучшие целители Предела — и не могут найти.
Обоняние её не было обострено, и Диана могла чувствовать лишь слабый запах липы и мелиссы. Её познания в травничестве оставались весьма ограничены, и такие названия как граллов глаз, драконов цвет или плакальница ей ни о чём не говорили. Но она видела реакцию Кристалины и Иленгара, для которых названия эти были не только надписями на этикетках, и сверхчеловеческое чутьё позволяло в полной мере обонять ассорти целебных трав. И реакция их оказалась совершенно человеческой.
Недоумение. Отчаяние.
— Это не лекарство, — услышала Диана свой словно бы чужой голос. — Что это? Удар милосердия?
— Не лекарство, — очищенным от эмоций тоном ответила названная Эстой женщина. — Не в такой концентрации и дозе. Яд. Но яд этот для него — единственный шанс. Быть может, антидот нейтрализует отраву...
— Быть может... — эхом откликнулась Диана, глядя на проступившие под восковой кожей вены, точно ветви, прорисованные чёрной тушью.
"Быть может". Не шанс, но призрак шанса. Возможно ли надеяться на большее?
— Быть может, — тоном последнего приговора утвердила женщина, легко качнув чашу. Полусфера, выточенная из древесной кости, морённая временем, лакированная множеством прикосновений — проще не бывает. Величиной с напёрсток, с ореховую скорлупку — не более. И жидкость, что лениво лизнула изнутри покатый бочок, — густая, чёрная, как смола или кровь.
Колдовской эль, поднесённый в ладонях сидхе.
Яд или панацея?
Жизнь или смерть?
— Даже твоему ученику, Коган, не умирать дважды. Если так, это, — рука неудержимо клонилась долу, словно отягощённая несносимой ношей, — ничего уж не изменит.
— Не изменит, — прошептал Коган, — но обрекать на подобные муки и — напрасные?..
Зеркало чаши едва дрогнуло, отразив угасающее сияние. И — на миг осветилось ярче, когда янтарь воздуха вдруг расплавился; когда, презрев воцарённое забвение, доселе молчавший Иленгар выругался на грани приличия.
Удар впечатанного в стену кулака заглушили устлавшие всё ковры.
— Мэтр Согрейн! Вы лучше моего знаете Дема. Но и мне известно, что он не из тех, кто гибнет без борьбы. Разве не доказательством тому что мы здесь, тогда как костры иных бывших с нами в Доброй Веси уже остыли?
— Он использовал бы самый ничтожный шанс, — тихо сказала Диана, — даже если итог обернётся худшим, чем просто поражение. Вы знаете это, Коган. Вы сказали мне, и я здесь. Теперь я говорю вам: не идите против его воли.
Пальцы Кристалины едва приметно коснулись сжатой ладони мага.
— Обо мне ты знаешь, — сейчас Эста говорила только с Согрейном. — Это всё, что я могу для него сделать. Коган?
Учитель Демиана тяжело кивнул.
Женщина оставалась отстранённой, словно одно из тех изваяний Многоликой, что так же равнодушно взирали на Диану из свечного сумрака гротов или фамильных молелен.
— Идите сюда вы двое. А лучше позовите ещё кого-нибудь крепкого.
— В личной гвардии своего отца я с пятнадцати лет считалась достаточно крепкой, — ровно произнесла Кристалина, поворотом корпуса остановив готового отворить дверь Иленгара. — Довольно наших ушей и глаз.
— Хорошо. — Целительница вращала чашу противосолонь.
В первый миг Диана удивилась тому, что её товарка идёт вместе с мужчинами и авалларкой. Но руки у этой миловидной женщины были такие, что она могла бы запросто уносить с поля боя раненых бойцов, и даже не волоком.