"Мир приключений-3". Компиляция. Книги 1-7
Шрифт:
Сколь я ни смотрел по углам, образов, ниже самого маленького, не оказалось. А граф, видя недоуменное лицо мое, изволил громко рассмеяться…
— Образов ищете, отец? — спросил.
— Именно, говорю, ваше сиятельство…
— А вот… Разве не видите?..
При этом он показал два, подлинно на стене висевших изображения. На одном я узрел не то бабу, не то бритого догола мужчину, с длинным острым носом и пронзительными глазами, а на другом человека, тоже ничего божеского в себе не имеющего. А граф смотрит и только пуще смеется.
— Или, говорит, отче, не узнаете?
— Може, говорю, римско-католические?
— Угадали, говорит, отче, угадали… Вот это, говорит, святой и преподобный Вольтер, а это, говорит, его преподобие Жан-Жак Руссо.
И
— Вот их евангелия… Не хотите ли почитать?
— Я, говорю, ваше сиятельство, по французскому не обучен.
А он мне:
— Знаю. Но эта российским языком писана.
И как на лице моем явно появились и страх, и трепет, и отчаяние, то граф милостиво изволил книжечку обратно в шкаф поставить.
— Жаль, жаль, говорит… Это великие мудрецы…
— Да ведь, бога, говорю, они не признают…
— А бога, говорит, и нету. А есть только Разум, великий Разум.
И я подумал про себя: «рече безумец— несть бог»… Одначе, промолчал…»
«…Чудит наш граф, ну и чудит… Давеча, на мосту, идола поставили — Цицерон, говорит… В парке и саду — богинь обнаженных… Не знаешь, куда глаза деть… Сказывает садовник, еще выписан языческий бог Юпитер. О, господи, господи. Ужли такой же голый, как и тот, что в саду стоит?»
«…Заходил управляющий, эконом, пан Ружицкий… Жалуется на графа. Обижен.
— Страдаю, говорит, из-за каких-то паршивых хлопов. Слыхали? Никто не смеет называть их уже хлопами…
— А как же, спрашиваю?..
— Ага!. Как же?!. Они, проше пана, у нас — трудящиеся!.. Землепашцы!.. А!.. Распустил паршивых хлопов, прямо сладу нет. Но, погоди, пан Мархоцький, кругом-то ведь паны с головами! Они тебе покажут землепашцев!.. Да… Покажут!.. Эту заразу сразу нужно прижечь… Уже ездили к губернатору. Очень растроил меня пан Ружицкий. И, правда, сам и по церкви замечаю: пахнет чем-то, да…»
«…Пан граф собрал сегодня сход у себя, перед палацом… И то, и се там говорил, и про Францию много… Вольтера своего все поминал. А потом вдруг так и ляпнул: «знайте, говорит, землепашцы, Иван та Степан с той же глины, что и пан». Так, скажу вам, даже хлопы и те друг на друга посмотрели… и ни гугу. Графу оно ничего, а хлопу не токмо что говорить, а и слушать такие речи небезопасно.
«…Машину печатную привезли… А с нею два немца. Книги, вишь, печатать будем!..»
«…Оглашал, по приказу графа, в церкви манифест: «божьей малостью, мы, граф на Миньковьцах Мархоцький, даруем крестьянам нашим полную волю»… Жидам еще раньше дозволено жить вольно, как и прочим подданным графским. Ицько уже землю приторговывает в нашем Миньковецком королевстве… Ой, и впрямь приходят последние времена».
Вчера забегал Ружицкий.
— Чорт знает, что только не выдумает граф. Приказал по всей границе своего имения поставить столбы с надписью: «граница владений графа на Миньковцах Мархоцького с царем Русским»… Король Миньковецкий… Прямо король!
— Зачем же это, спрашиваю?
— Наполеон, говорит, идет… Так чтобы знал…
— Ужли, говорю, Наполеон наших Чиньковец не видал?
Смеется.
— На графа, наверно, захочет посмотреть! Другого такого на свете, наверно, нет.
Вот так штука… А вдруг, да, правда, Наполеон?!.»
«Так и думал… Наполеон со двенадцатью языки насилу унес ноги из России. В Миньковцы даже не заглянул».
«1814 год, 25 иулия. Сей день требует подробного описания. Пан Мархоцький справлял по случаю окончания полевых работ обжинки. Народу набралось тысячи. Хлопы, т. е. землепашцы, приехали со всех деревень. Паны тоже. Даже из Бердичева были… Купцов понаехало!
Как только кончилась обедня, я пошел
Будто бы Юпитер! У самого трона красивая девушка с серпом. Вокруг трона 12 маленьких девочек в белом, с веночками на голове. Потом ксендзы и наш причт. Когда пришли на поле, я отслужил молебствие и освятил плоды. Рядом ксендзы сделали то же самое. Тут выступил граф Мархоцький и сказал проповедь своим «землепашцам»… Философия!.. Конечно и Вольтер, и Руссо, и Вергилий и всех дьяволов своих помянул… А что он говорил — вот, святой крест, ничего не понял. С поля вернулись в замок графа на Бельмонт, так он окрестил нашу гору. Тут в воротах, украшенных коврами, стоял трон… На троне восседала дочка Мархопького — Эмилия, которую он приказал величать Церерою! Перед ней — столик, покрытый красным бархатом, а на нем кучи серебряных рублей. К ней подошли сначала девушки, а потом хлопцы… Она каждой повязала голову лентой, подарила по рублю и угостила горилкой… Также одарила в хлопцев. Конечно, был ужин, а после ужина пили и гуляли. Целую ночь гремела музыка. Целых три капеллы дудили!.. Панночки танцовали с хлопцами, а паны с дивчатами. Панна Эмилия, Церера, выбрала себе Микиту Свиридового… Огонь, не хлопец… Глаза черные, усы черные… Сам, как картина, а уж танцует… Ну, прямо… до неба подскакивает!.. И панночка с ним так… того… Ну… вижу как будто поддразнивает… Она на него зирк… А Микита мой еще и еще: и ногами перебирает, и тебе руками, и тебе плечами… И так, и этак… Хлопнет по подошве, да в небо, что твой орел… Ох, и пляшет же хлопец… У нас говорят, что если паны не будут танцовать с своими подданными на обжинках, то на другой год не будет урожаю… Кто его знает… А только, когда я вернулся домой, то даже матушке сказал:
— Ой, мать, смотрел я, как танцовала панна Эмилия с Микитой и подумал — не будет ли тут, правда, какого урожаю?
Матушка даже разгневалась: «постыдился бы, говорит, на старости-то лет»… Чего там, постыдился.
«Иулия 29. Так и есть. Приходит ко мне Микита. Приносит курицу, десяток яиц, бутылку водки.
— Что, говорю, Микита, задумал-ли жениться?
— Так, говорит, батюшка Похоже что.
— Доброе дело, говорю. А кто нареченная невеста?
Молчит.