Мир в руках
Шрифт:
– Как усыпят? – она делает круглые глаза, а я пожимаю плечами.
Ой, но во сне же Тани нет, и если мне сделают так, чтобы я навсегда осталась в том классе, где хорошие мальчики и девочки, то как она будет? Значит, нужно поступить, как послушная девочка. В этот момент из коридора доносятся голоса. Желающая что-то сказать Таня замирает с открытым ртом, а я прислушиваюсь.
– Если Синицына неожиданно умрёт, это никого не удивит, – слышу я уже знакомый голос дяденьки. – От неё второй опекун уже отказался, так что…
В комнату, где мы находимся, заходят двое улыбающихся
– У тебя паралич нижних конечностей, – говорит ей дяденька, – поэтому ты теперь будешь на кресле.
Таня опять начинает плакать, а ему это нравится, потому что дяденьки улыбаются. А та девочка из сна как-то сказала мне, что, когда кто-то плачет, это плохо, и нечему тут смеяться. Значит, дяденьки плохие? Я не знаю, но решаю сделать так, как мне во сне сказали, потому что от улыбок дяденек становится страшно, как перед подарками.
– Скажите, пожалуйста, – обращаюсь я к ним, – а мы можем немножко погулять?
– Свыкнуться хотите, – кивает дяденька. – Можете, сейчас вам одежду принесут.
– Спасибо, – благодарю я, а Таня смотрит на меня, как будто чего-то не понимает.
– Зачем? – наконец спрашивает она.
– Я не хочу, чтобы ты плакала, – говорю я ей, – потому что ты очень хорошая.
– Не понимаю, – признаётся она, ведь я же ей не сказала ещё, что будет, но будь по-твоему.
Таня плачет даже тогда, когда приходит тётенька, чтобы её одеть и мне помочь. И вот эта тётенька делает нам обоим, ну это, которое «гладить». Она какая-то не такая, как все. С грустью на нас обеих смотрит, а потом засовывает в карман Таниной куртки целых четыре куска хлеба!
– Покушайте, маленькие мои, – говорит эта тётенька. – За что только вам такое…
– Ну я же плохая девочка, – объясняю я тёте, – наверное, поэтому…
– Ты очень хорошая девочка, – тётенька прижимает меня к себе. – Ангел маленький… Я бы взяла вас, да не дадут мне.
Она пересаживает Таню в такую коляску с большими колесами и начинает объяснять, как ей управлять. Ну я тоже слушаю, потому что важные же вещи объясняет. Тётенька заканчивает с объяснениями и провожает нас на выход, при этом руками катит коляску. Значит, в этой штуке Таня сможет двигаться. Это хорошо, потому что я её не утащу, но пока мы едем в парк, который возле больницы.
– Даже не знаю, – подумав, говорит Таня мне. – Вряд ли в детском доме будет хуже, чем у дяди Валеры. Вас там бьют?
– Нас охорашивают, и ещё подарки бывают, – объясняю я ей. – Ну я же плохая девочка, меня надо делать хорошей. А когда буду хорошей, у меня появится… мама… – это слово я шепчу.
– Маленькая моя… – она останавливается и тянется ко мне, чтобы обнять, а я обнимаю её и понимаю, что всё правильно сказала девочка из сна. Нам лучше оказаться там, где не будет никого, потому что Таня плачет.
– Закрой глаза, – прошу я её, а когда она делает так, то тоже зажмуриваюсь, делаю жест руками и прошу
Я открываю глаза, сразу же увидев, что парка и больницы больше нет. Вокруг нас лес, и он… добрый. Я чувствую, что он добрый, поэтому поступаю, как в сказке. Таня оглядывается, не понимая, где мы оказались, а я кланяюсь, как в мультике и говорю:
– Здравствуй, дедушка Лес, – я припоминаю, что нужно извиниться, потому что мы без спросу пришли. – Прости, что мы без спросу, но у нас так получилось.
– О чём ты говоришь? – спрашивает меня Таня. Она испугана, по-моему. – И где мы?
– Здесь есть только мы, – повторяю я объяснения той девочки из сна. – Мы в сказке, поэтому бояться не надо. Вот это волшебный лес, и мы тут теперь живём, понимаешь?
– Нет, – отвечает она мне, снова начиная плакать. – Я с ума сошла?
– Ну нет же, – я обнимаю Таню. – Я же говорю – мы в сказке, ну как ты не понимаешь! А можно… – я запинаюсь, как могу жалобно на неё глядя.
Ну во сне же сказали, что, если у меня получится, значит, я уже хорошая. Но кроме нас тут никого нет, поэтому я хочу спросить Таню, может быть, она согласится… Она сначала делает такое лицо, как будто хочет меня охорошить, а потом вдруг вздыхает и прижимает меня к себе.
– Что, маленькая? – тихо спрашивает меня она.
– А можно ты будешь моей… мамой? – запинаясь прошу я её. – Ну, как будто я уже хорошая, и у меня есть… мама, а?
– Малышка моя, – сквозь слёзы произносит Таня. – Можно…
Она еще говорит, что я заслужила маму, пусть даже и такую. Я сначала не понимаю, о чём она говорит, а потом улыбаюсь своей новой мамочке. Я просто улыбаюсь ей, потому что она такая, как в моих мечтах. В самых волшебных, когда я ещё не понимала, что я плохая.
– Это неважно, что ты не можешь ходить, – объясняю я ей. – Главное, что ты есть… мамочка…
– Ангелочек просто, – шепчет мамочка, прижимая меня к себе, хоть ей это сделать не очень просто из-за коляски. – Как тебя по имени зовут?
– Каждый раз по-разному, – честно признаюсь я ей. – То Овцой, то Дурой, а последние два дня – Синицыной.
– Тогда я буду звать тебя Алёнкой, можно? – спрашивает она меня.
– Ты мне имя дала… Настоящее! – я плачу, да я просто реву, потому что мне мамочка имя дала! Я больше не плохая! У меня имя есть!
Мы немножко плачем вдвоём, а потом мамочка начинает думать, что делать дальше, а я вдруг вспоминаю, о чём мне девочки говорили во сне. Поэтому я оглядываюсь, обнаруживая, что мы на тропинке стоим. Значит, нам нужно во-он туда, потому что там деревья большие и в их корнях можно полежать будет. Ну, наверное.
***
Я натаскиваю веток, чтобы уложить мамочку, и куртку ещё подстилаю, потому что здесь очень тепло. А потом помогаю ей лечь и тоже от лишнего избавиться. Мы с ней только в больничных рубашках остаёмся и в трусиках, потому что мамины штанишки забрали, но это не страшно, потому что жарко вокруг. Я делаю так, чтобы ей было удобно, а потом сажусь рядом и начинаю рассказывать.