Мокрое сердце
Шрифт:
Она присмотрелась, затем проверила показания приборов.
— Печёночные ферменты снижаются, — сказала она с нотой удивления. — Быстрее, чем можно было бы ожидать.
— Наномашины начали работу с самых повреждённых органов, — кивнул Альберт. — Следуя программе, которую мы заложили.
— А лейкемические клетки? — спросила Маргарита.
— Слишком рано говорить, — ответил Альберт. — Нам нужен анализ крови, но сейчас брать новый образец рискованно. Подождём стабилизации общего состояния.
Они
— Это… удивительно, — прошептала Елена, когда на исходе третьего часа Ксения впервые за два дня шевельнулась во сне — не конвульсивно, а естественно, как обычный спящий ребёнок. — Даже зная о нанокрови, я не ожидала таких быстрых изменений.
— Дети реагируют лучше, — сказал Альберт. — Их организмы более пластичны, более адаптивны к изменениям.
— И наномашины тоже адаптируются быстрее, — добавила Маргарита, чья интуитивная проницательность часто позволяла ей видеть то, что ускользало от других. — Смотрите, её лицо… оно не просто здоровее. Оно ярче, если вы понимаете, о чём я.
Альберт понимал. С его улучшенным зрением он видел то, что только начинала замечать Маргарита, — лёгкое, почти неуловимое свечение под кожей. Не болезненное свечение лихорадки, а что-то иное — словно сама жизнь под кожей девочки стала интенсивнее, ярче, полнее.
— Мы должны быть готовы к любым изменениям, — тихо сказал он, больше для себя, чем для коллег. — Включая те, которые мы не предсказывали.
Елена бросила на него обеспокоенный взгляд, но ничего не сказала. Они оба помнили Лаврова, его необычные способности, его изменённое восприятие мира. Что, если то же самое произойдёт с ребёнком?
Но эти тревоги отступили на второй план, когда, на исходе четвёртого часа наблюдения, веки Ксении дрогнули, а затем медленно открылись. Девочка смотрела в потолок неясным, не полностью сфокусированным взглядом.
— Ксения? — мягко позвала Елена, наклоняясь к ней. — Ты меня слышишь?
Девочка медленно повернула голову. Её взгляд постепенно обретал ясность, фокусируясь на лице Елены.
— Доктор… Воронина? — тихо произнесла она, и её голос, хотя и слабый, звучал яснее, чем за все дни болезни.
— Да, милая, — улыбнулась Елена, сдерживая эмоции. — Как ты себя чувствуешь?
Ксения помолчала, словно прислушиваясь к своим ощущениям.
— Странно, — наконец сказала она. — Не больно… просто странно. Как будто внутри… что-то движется.
Альберт и Елена обменялись быстрыми взглядами. То же ощущение, о котором говорил Лавров, — физическое восприятие наномашин.
— Это часть лечения, — спокойно
Ксения перевела взгляд на него, и Альберту показалось, что в её глазах мелькнуло что-то — не обычное детское любопытство, а более глубокое, более проницательное понимание.
— Оно… живое? — спросила она, и этот вопрос заставил Альберта замереть.
— Почему ты так думаешь? — осторожно спросил он.
— Потому что… — Ксения запнулась, как будто подбирая слова для чего-то, что трудно описать, — оно как будто… разговаривает со мной. Не словами. Просто… я чувствую, что оно хочет мне помочь.
Альберт почувствовал, как по его спине пробежал холодок — смесь восхищения и тревоги. Наномашины не должны были иметь такого уровня взаимодействия с сознанием. Они были запрограммированы на физическую регенерацию, не на психологический контакт.
Но, с другой стороны, они работали на клеточном уровне, включая нейроны. Возможно, некоторое взаимодействие с мозгом было неизбежно, даже при модифицированной формуле.
— Это нормально, — сказал он успокаивающим тоном. — Новые лекарства могут вызывать необычные ощущения. Главное, что тебе становится лучше.
Ксения слабо кивнула, затем её взгляд скользнул к окну, за которым сгущались вечерние сумерки.
— Такой красивый закат, — прошептала она. — Столько цветов.
Альберт проследил за её взглядом. Закат действительно был красивым, но не настолько, чтобы вызвать такой восторг. Обычное городское небо, затянутое смогом, с редкими проблесками заходящего солнца.
Усиленное восприятие, — понял он. — Как у меня. Как у Лаврова.
Наномашины, даже в модифицированной версии, всё равно влияли на нервную систему. Менее интенсивно, более сфокусированно, но влияние было.
— Мы продолжим наблюдение, — тихо сказал он Елене. — Круглосуточно. Любые изменения, любые необычные реакции — фиксируем немедленно.
Елена кивнула, не отрывая взгляда от девочки, которая теперь с детским восхищением смотрела на каплю воды, медленно стекающую по стеклу окна, словно видела в ней целую вселенную.
— Мы открыли ящик Пандоры, — прошептала Елена, когда Ксения снова задремала — теперь уже нормальным, здоровым сном. — И я не уверена, что мы контролируем то, что из него выходит.
— Возможно, — согласился Альберт. — Но если альтернатива — смерть безнадёжного пациента…
Он не закончил фразу. Не было необходимости. Они оба знали, что, несмотря на все риски, несмотря на все неизвестные факторы, они сделали бы это снова. Потому что видели результат — ребёнка, который буквально возвращался с грани смерти к жизни.