Молох
Шрифт:
В первом экипаже ехал принц Отто с капитаном ландвера. В следующей виктории следовала принцесса Эльза с Больберг. Затем показался ряд ландо. В первом из них восседал граф Марбах, имевший очень обеспокоенный вид: должно быть, пушечная пальба расстроила ему нервы. Затем следовали высшие чины двора экипажа.
Когда весь официальный мир прибыл на место, воцарилось мертвое молчание, среди которого обрезали веревки, сдерживавшие чехол памятника. И вдруг среди неистовых криков и трубных фанфар чехол стал медленно сползать вниз, обнажая высокую фигуру в каске, тяжело опиравшуюся правой рукой на меч. Отряд местного гарнизона, предводительствуемый принцем Максом, отсалютовал памятнику.
Принц говорил прямо с места, и его речь отличалась краткостью и сухостью. В ней он отметил значение этого дня Седана и напомнил молодым рекрутам, что их старшие товарищи когда-то служили под знаменами таких великих людей, как Вильгельм I, Мольтке и Бисмарк. Пусть молодые солдаты подражают доблестному, доведению старших товарищей. Наступило тяжелое время, и неизвестно, как оно разрешится. Германия любит мир, но войны она не боится, потому что с нею Бог!
Речь принца встретила живейший отклик в сердцах толпы, и снова поднялись неистовые крики, уносившиеся к небу, которое стало постепенно терять свою ясность. Я посмотрел на принцессу: она аплодировала с таким рвением, что ее перчатки должны были лопнуть. Ею всецело овладела германская лихорадка – она аплодировала нелюбимому мужу только потому, что он произнес истинно германскую речь. Я чувствовал, что у меня к ней поднимается какое-то сложное чувство, в котором злоба смешивалась с желанием. И в этот момент во мне окрепло решение, остававшееся до того времени смутным и полусознательным.
Словно почувствовав, что я думаю о ней, Эльза направила свой взор к тому окну, за которым, как она знала, сидел я. Я видел, что она шепнула что-то принцу, и он после недолгого колебания утвердительно кивнул головой. Она встала и вместе с Больберг сошла с эстрады специальным выходом, предназначенным для высочайших особ.
В это время начался парад. Марбах сошел с эстрады и вблизи следил, как принц Макс командует вверенным ему взводом. Я должен признаться, что движения солдат были очень красивы и отчетливы.
Вдруг дверь сзади меня раскрылась, и аромат ириса коснулся моего обоняния. Я обернулся: это была принцесса. Она мигнула мне, чтобы дать понять, что она не одна. Действительно, вслед за нею показалась угловатая фигура Больберг.
– Ах, мсье Дюбер! – сказала принцесса, делая удивленный вид. – Я совсем забыла, что вы здесь! Простите, что я нарушаю ваше одиночество! Но на эстраде было так жарко, что мне стало не по себе, и я подумала об этом укромном уголке, где гораздо свежее и нет пыли!
Больберг угрюмо рассматривала потолок. Весь ее вид явно говорил:
«Как больно слышать, что принцесса лжет так неловко и нагло в тоже время!»
С преданностью верноподданного я выказал готовность уйти.
– Нет, пожалуйста, оставайтесь! – поспешно ответила принцесса. – Я буду в отчаянии, если спугну вас отсюда, господин Дюбер… Я ведь только отдохну несколько минут в этом кресле… Вот так!.. А как только оправлюсь, я сейчас же вернусь на официальную эстраду… Но вы, Больберг, – сказала она, обращаясь к этому отпрыску Оттомара Великого, – ступайте обратно на свое место – я не хочу лишать вас удовольствия наблюдать за церемонией вблизи… тем более, что здесь сыровато и это может повредить вашей подагре!
Больберг сделала полуоборот с отчетливостью и грацией старого унтера и вышла за дверь.
Не успела последняя закрыться, как принцесса вскочила с кресла и сказала, подставляя мне свою щеку:
– Это сумасшествие, что я делаю, – сказала она. – Наверное, принц будет вечером отчитывать меня, потому что его шпионы донесут ему, что мы были здесь вдвоем. Я компрометирую себя из-за вас. Ну, разве вы не гордитесь тем, что ради вас компрометирует себя владетельная принцесса?
Я поспешил уверить ее, что гордость переполняет мое сердце до краев, но про себя подумал: «Зачем ей нужно это?»
– Я очень довольна сегодняшним днем, – продолжала Эльза. – Меня встретили искренними приветствиями, наш праздник очень удался… Жалко только, что собирается гроза, но я надеюсь, что церемония успеет кончиться раньше!
«Разница рас, – думал я, вспоминая принца Эрнста. – Она уверяет, будто любит меня, и в тоже время радуется, говоря, что «наш» праздник очень удался».
Крики и радостные возгласы толпы заставили принцессу выглянуть в окно. Зрители приветствовали принца Макса, умело и красиво командовавшего парадом.
– Как красив мой сын! – с гордостью сказала принцесса. – В случае надобности он будет таким же храбрым воином, как и его предки! – Вдруг она поспешно отошла от окна, уселась на золоченый диванчик и сказала мне:
– Идите ко мне! – А когда я повиновался, продолжала:
– Этот дурак Марбах собирается говорить речь. Он, наверное, скажет то, что вам будет неприятно. Дайте мне свою руку, не слушайте его, забудьте всё, что не я!
Я почувствовал глубокую благодарность за эту нежную заботливость и опустился около принцессы на колени. Таким образом, мы переменились положениями. Эльза откинулась на спинку кресла и предоставила моим поцелуям сначала белую руку, потом бюст и лицо. Благодаря этому начало речи Марбаха ускользнуло от моего внимания. Я был и смущен и счастлив одновременно. Еще никогда до сих пор я не чувствовал такого острого желания сознавать в Эльзе свою соучастницу. Мальчишеская жажда реванша обусловливала это желание: хотелось взять хоть что-нибудь у того, кто столько взял у моего отечества, хотелось обокрасть вора… И это еще усиливалось сознанием, что я, француз, и Эльза, немецкая принцесса, тесно и интимно прижались друг к другу в двух шагах от публики.
– О, скажите мне еще раз, что вы любите меня! – пролепетала Эльза.
И я без конца повторял ей это.
– Будем умниками, – задыхаясь сказала она наконец. – Больберг может вернуться каждый момент, если принц пошлет ее за мной. Сядьте на стул рядом со мной и сидите паинькой!
В той прострации чувств, которая неизбежно следует за бурными, но неполными ласками, мы слушали речь Марбаха, прерываемую аплодисментами слушателей. У графа был громкий голос, и он произносил свою речь так, как командовал бы полком. Поэтому ни одно слово не ускользнуло от нас. Он говорил:
– Как ни велика была бы та Германия, которую вам, молодые солдаты, может быть, придется защищать оружием, она все еще слишком мала в сравнении с тем, чем должна быть и чем, благодаря вам когда-нибудь станет! Через самый небольшой промежуток времени мы увидим такую картину: германское знамя объединит восемьдесят шесть миллионов немцев, которые будут править территорией, населенной ста тридцатью миллионами европейцев. И на всей этой громадной территории только одни немцы будут обладать политическими правами, только они одни будут иметь право служить в армии и флоте, только они одни будут иметь право владеть землями. И, как это было в средние века, они станут народом господ, снисходительно предоставивших черную работу другим народам, подвластным их господству!