Молох
Шрифт:
В это время Марбах поднялся и стал быстро спускаться по ступенькам эстрады.
Заметив это, Молох крикнул ему в упор:
– Бисмарк умер, умер совсем! Берегитесь лже-Бисмарков, которых так много расплодилось теперь в Германии! Вот вам один из них! – крикнул он, показывая на майора.
Побледнев от бешенства, Марбах остановился и скомандовал:
– Сержант Кюлер! Четырех человек сюда, чтобы убрать этого дурака!
Четыре солдата вместе с сержантом подошли к трибуне и остановились там в нерешительности.
– Дурака? – повторил Молох, с угрожающим видом жестикулируя в воздухе
– Стащите его силой с трибуны, – приказал Марбах. – Да лезьте же, Кюлер!
Сержант Кюлер, тяжелый рыжебородый тюрингинец, принялся подниматься по ступенькам трибуны. Но не успел он схватить Молоха за шиворот, как тот положил ему руку на плечо и сказал:
– Остановись, товарищ! Ты обесчестишь себя, если поднимешь руку на ветерана великой войны. Я сойду сам: дай только мне пройти! – Сержант, насколько мог, прижался к сторонке. Молох спустился и сказал уже внизу майору Марбаху: – Сила глупа и бессмысленна. Я могу взять в своей лаборатории достаточно силы, чтобы количество ее, имеющееся на часовом стеклышке, разнесло всю ту силу, которой ты можешь располагать против меня. Но на что это мне? Припомни же мое предсказание: ты хотел убить идею, идея убьет тебя!
Говоря это, Циммерман, размахивая руками, направился в другую сторону, чем ему следовало. Напрасно жена кричала ему: «Карл! Карл!» – он был так возбужден, что ничего не видел и не слышал. Он направился прямо в толпу, которая расступилась перед ним. Он размахивал руками и кричал: «Идея убьет тех, кто хотел убить идею!» Принцесса и я, мы видели из окна, как Молох направился прямо к сараям, куда поставили придворные кареты. Никто не помешал ему, так как это место было без всякой охраны… Кое-кто последовал за ним, но знак руки принца вновь обратил внимание зрителей к эстраде. Воцарилось глубокое молчание, так как все поняли, что принц Отто собирается говорить.
– Сограждане, – сказал он, – вы слышали голос нечестивца: я нарочно дал ему высказаться до конца, чтобы доказать, что на моей территории слово действительно свободно, но что враги отечества не найдут отзвука в Ротберге… От этого праздник, собравший нас всех, стал несколько грандиознее. Для торжества Бисмарка не было недостатка даже в шуте. Сограждане, давайте же соединим наши голоса в священном гимне Германии!
Эти слова вызвали большой подъем в толпе, и аплодисменты вместе с ликующими возгласами смолкли только при первых звуках гимна. Тогда все головы обнажились, все, даже сидевшие на официальной эстраде, поднялись, и под звуки оркестра мужские и женские голоса мощно запели дорогие немецкому сердцу слова. В этом было много величия – любовь к родине не оскорбляет иностранца, если выражается достойным образом. И меня не шокировало, что голос Эльзы подпевал около меня:
Тот призыв прозвучал словно грома раскат,Словно грохот оружья и шум волн морских…Когда
– Мы вернемся вместе пешком, – шепнула мне Эльза, – я отослала свой экипаж и приказала ему ждать меня около скамейки философа.
В тот момент, когда она говорила это, я увидел, что Марбах уселся в викторию, и сейчас же на задке экипажа вспыхнуло яркое белое пламя. Сейчас же звук сильного взрыва сотряс воздух, и виктория окуталась густыми клубами дыма. Толпа с криками кинулась в разные стороны, лошади прочих экипажей стали брыкаться и вздыматься на дыбы, с трудом удерживаемые кучерами. Что же касается виктории Марбаха, центра дыма, то лошади бешеным аллюром понесли ее прямо к павильону, сбросив предварительно кучера с козел. Сделав у павильона крутой поворот, лошади понесли к линцендорфской дороге, которая шла обрывом вниз…
– Побежим туда, там мы увидим! – сказала Эльза.
«Оттуда», то есть из гардеробной Комболь, можно было видеть линцендорфскую дорогу, спускавшуюся в долину. Я последовал за принцессой. Виктория, верх которой был приподнят, бешено мчалась по дороге, рискуя на каждом повороте дороги съехать в обрыв. Задыхавшиеся от быстрого бега солдаты тщетно пытались догнать экипаж.
– Боже мой, он убьется насмерть! – простонала Эльза. – Ах!..
Она отскочила, закрыв глаза руками… Одна из лошадей упала, за ней другая. Экипаж описал полукруг и встал поперек дороги. Лошади, запутавшиеся в постромках, отчаянно бились. Вдруг они сразу успокоились, образуя какую-то груду крупов и ног, наполовину забившихся под передок экипажа.
– Что случилось? – пробормотала Эльза, которая не решалась взглянуть сама.
– Подбежали солдаты, опускают верх, – сказал я, следя за происходящим. – Достают майора… Он недвижим!
– Боже мой, неужели он мертв? – И принцесса вновь подошла к окну и со смесью испуга и любопытства взглянула на дорогу.
Солдаты укладывали на носилки тело Марбаха. Другие разгоняли толпу, бежавшую со всех сторон. Лошадей подняли: одна из них хромала.
Принцесса была очень взволнована.
– Анархистское покушение в Ротберге! Кто бы мог совершить его? – воскликнула она.
Наши взгляды встретились, и одна и та же мысль блеснула в них.
– Он? Вы думаете, это он? – сказала Эльза.
Но я уже отогнал от себя первую мысль.
– Нет, нет, это не он! – сказал я. – Это невозможно! Я знаю доктора Циммермана, это самый благородный и неспособный на подобный поступок человек!
– Это он, это он! – настаивала принцесса. – Только он один и возился со взрывчатыми веществами такой силы… Разве он только что не угрожал майору? Разве он не сказал ему, что убьет его?.. О, Луи! Разве вы не боитесь за свою Эльзу, раз такой человек живет на нашей территории? Он еще захочет взорвать на воздух замок! – Она прижалась ко мне с такой лаской, что я чуть-чуть не ответил ей: «Ну, так не вернемся туда совсем!» Но она тут же высвободилась из моих объятий и сказала: