Молох
Шрифт:
– Но позвольте, – спросил Молох, как вы пристроили фитиль и подложили бомбу?
– Для фитиля я воспользовался шнурком от шпор. Я пропитал этот шнурок хлоратом поташа. Ганс сунул бомбу с фитилем в задок экипажа. Ну и фитиль был, как следует рассчитан, – не без гордости прибавил Макс, – ведь взрыв последовал сейчас же, как только майор уселся в экипаж.
– Это правда, – согласился Молох. – И все-таки в вашей бомбе был существенный недостаток: цинковая оболочка давала исключительно боковое сопротивление, а в обоих концах газы нашли свободный выход. Поэтому-то тоненькая коробка от консервов оказалась бы более пригодной, чем трубка, блиндированная цинком… Вы понимаете, не правда ли? Коробку после наполнения взрывчатым составом надо спаять,
– Карл! – нежно остановила его госпожа Молох.
Профессор с комическим бешенством взглянул на нее – он не выносил, чтобы его прерывали; но взгляд жены сейчас же смирил его раздражение.
– Ну да, ну да! – сказал он. – Все это теперь уже не имеет значения. Ну, да все равно, милый принц, вы доказали истинное призвание к химии, у вас поразительная инициатива… Очень хорошо, очень хорошо! Любите химию, это – мать всех наук и ключ к современной философии. В память об этом я поднесу вам свою книгу «Четыре проблемы природы» с хорошенькой надписью!
– Как вы добры, доктор! – сказал Макс, который одновременно и плакал, и смеялся. – Увы, боюсь, что мой отец обойдется со мной не так…
– А вы признайтесь сначала во всем вашей матушке, – посоветовала госпожа Молох, – она очень добра. Ведь благодаря ей я могла навещать мужа… Она сумеет смягчить удар!
Глаза маленького принца загорелись восторгом.
– Ведь правда, что мама очень добра? – сказал он. – И так красива… Красивее ее нет владетельной принцессы в Германии!.. Ах, если бы она могла заниматься моим воспитанием… Ну, да что об этом говорить!.. Но вы правы, госпожа Циммерман, ей я первой признаюсь, хотя… это не помешает отцу очень скоро наказать меня!
– А я ручаюсь за обратное, – сказал Молох. – Вас накажут очень легко, потому что принц Отто не захочет официально признать вас виновником покушения…
– А, кроме того, – прибавил я, – надо быть готовым к расплате за собственные поступки!
– Я знаю это, господин Дюбер, – ответил мне принц, смотря мне прямо в глаза, – я сейчас же отправлюсь к маме и признаюсь ей во всем!
– Позвольте мне поцеловать вас! – сказала госпожа Молох со слезами на глазах, после чего нежно обняла мальчика, приговаривая: – Милая белокурая головка, милый ребенок!
Принц Макс пожал нам руки и молча постучал в дверь. Сторож сейчас же отпер ее. С порога Макс послал нам полупечальный, полурадостный привет.
– Не пренебрегайте химией! – крикнул ему на прощание профессор. – Не отказывайтесь от этого рода опытов!
Макс поклонился и исчез за дверью.
Я тоже хотел проститься, но тут госпожа Молох сказала:
– Карл, ведь ты хотел поговорить с господином Дюбер!
– Ну да, – ответил профессор, запуская руки в волосы, – я хотел, но не знаю, как примет господин Дюбер мое увещание! Как ты думаешь, Сесилия?
– Я думаю, – ответила старушка, – что с ним надо говорить совершенно откровенно, так как он – действительно наш искренний друг!
Молох резко схватил меня за руку и сказал, глядя мне прямо в глаза:
– Слушайте-ка, я вас очень люблю. Хоть вы и из числа придворных, но вы не побоялись выказать расположение к старому Циммерману. Когда меня посадили в тюрьму, вы заступились за меня перед принцем, посещали меня в тюрьме. Все, что я могу дать вам за это, я дам вам… Это – только совет. Не толкуйте его в дурную сторону… Так вот: решительно все в Ротберге считают вас любовником принцессы Эльзы… Отлично, это – неправда? Это меня радует! Говорят, что вы собираетесь похитить ее. Мне это кажется очень досадным, и Сесилия думает так же, как и я. Вы стяжали бы себе унизительное положение, да и по отношению к сестренке это было бы нехорошо. Мало того: вы отняли бы мать у маленького принца Макса… Не скажу, чтобы это была хорошая мать, но это – все же мать, не так ли? Это – очень чувствительная женщина; мне она сделала добро, и я уверен, что ее вмешательство смягчит исход выходки принца Макса… Но во что обратится
Я ничего не ответил на это, я просто крепко пожал руки супругов и ушел. Я уже не мог думать о деле Молоха, а весь был полон эгоистической заботой о будущем дне и с тоской спрашивал себя: «Как же я поступлю?»
Я не мог решить это… Так много мотивов говорило за и против решения принцессы бежать со мной. Найду ли я когда-нибудь другую женщину, которая будет готова отказаться ради меня от всех своих преимуществ, будет рада принести мне такие жертвы? Грета? Ну да, в первый момент Грета будет страдать… Но не пройдет и пяти лет, как она изберет себе другого руководителя, к которому привяжется на всю жизнь. Грета выйдет замуж и забудет обо мне… Ради чего же я сейчас откажусь от своего счастья?
А – с другой стороны – сколько унижения в похищении богатой принцессы учителем! Подумать только, что будут говорить и писать об этом!..
Но и это вовсе не важно; важно то, что я внутренне колеблюсь, счастье прожить вдвоем с принцессой до конца моих дней не так уж привлекает меня… Что же делать и на что я решусь?
Все эти мысли занимали меня и по возвращении на виллу «Эльза». Вдруг мои размышления были нарушены звуком чьих-то тяжелых шагов на лестнице. Каково же было мое удивление, когда я вскоре после этого улицезрел… девицу Больберг!
– Ее высочество принцесса ожидают внизу в карете, чтобы узнать, может ли принять ее господин доктор! – отрапортовала мне старая дева.
– Ее высочество здесь? – с удивлением переспросил я.
Девица Больберг подняла глаза вверх, как бы свидетельствуя, что она-то ни при чём в этом деле.
Я поспешил договорить:
– Я к услугам ее высочества!
– Ее высочество приказывает вам не встречать ее, а обождать здесь, в этой комнате, – сказала фрейлина.
Подчиняясь этому приказанию, я стал ожидать принцессу в комнате. Она сейчас же появилась в сопровождении Больберг.
– Я не мешаю вам? – весело спросила она. – Мне нужно сказать вам два слова от имени принца… Соседняя комната занята вашей сестрой, не правда ли? Ах, ее нет дома? Ну что же, Больберг может подождать там!
Фрейлина повиновалась, мы остались с принцессой одни.
Она сейчас же протянула мне свои губки из-под серой вуалетки. Вообще сегодня она была одета во все серое, и этот цвет удивительно шел к ней, оттеняя нежность ее кожи.
– О, да, – сказала принцесса, как только наши уста разъединились, – я понимаю, что сделала опрометчивый шаг, приехав к вам… Ну, да что за беда, раз это – последняя опрометчивость! Но мне так хотелось посмотреть на комнаты, в которых вы живете в лучший из всех месяцев, которые мы проводили с вами… Официально я приехала для того, чтобы передать вам просьбу принца держать в секрете все, что вы знаете о деле этого сумасшедшего Макса. Я добилась того, что ему в наказание определили только неделю ареста. Ганс, который очень предан Максу, скажет, что это он нечаянно положил бурак из фейерверка в коляску… ну, уж не знаю, право, что он там еще наговорит! Ему дадут тысячу марок и посадят на две недели в тюрьму. В конце концов, он был соучастником проделки Макса и вполне заслуживает наказания! Судебный следователь порвал свое определение о предании суду профессора Циммермана и сегодня же подпишет постановление о его освобождении. Завтра утром профессора выпустят, и история будет кончена. В сущности, принц был вовсе не так рассержен, как я думала: он слишком доволен, что вся эта нелепая история кончилась, наконец… Ну, а мне все это совершенно безразлично… Я твоя, – шепотом добавила она, – я твоя и позволяю тебе сказать мне: «я люблю тебя».