Молоко волчицы
Шрифт:
Тихо и долго разговаривали братья, сохраняя перемирие. Бабы в балагане чутко прислушивались, но долетали только отдельные слова, фразы.
– Советам теперь не устоять...
– Белые генералы не удержатся... Юденича выкинули в Эстонию...
– А Колчака уже не остановить...
– Это по воде вилами писано...
– Уже известно, кого Деникин будет короновать на царство...
– Не удержится...
– Дай-ка твоего табачку...
На заре к балагану подъехал третий брат.
Спиридон спросил:
– Ты за белых или красных,
– Я сам по себе, самостоятельный. Мне всякая власть - нож острый. Шкуро тоже хлебушек подметает подчистую. Опять же мобилизации. И когда это кончится?
– Дело говоришь, Глеб Васильевич, - закурил Спиридон.
– Это жизнь райская: ни белый, ни красный - сам себе господин. Да только где же ты такую жизнь видал?
– Верно гутарит Спиридон: на два стула не сядешь, разве что промеж них, наземь. Два и есть только цвета: белый и красный, - поддерживает брата Михей.
– И собирается белый цвет на Москву несметной силой!
– говорит Спиридон.
– Вот увидишь, обломают они зубы о рабочие штыки: московский да питерский пролетариат - железный. Два года уже удерживают столицы. И мой тебе совет, от души, не ради агитации: бросай, Спиридон, косу, захватывай верных тебе казаков и чеши к нам в полк - командовать будешь ты, я буду комиссаром.
– Где он, полк?
– насторожился сотник.
– Ушлый ты, братец! Приезжай - увидишь.
– Так куда ехать?
– Не хитри, не с бабой, приезжай в любую балку - встретим. Решайся перемирие кончается. Не вернется Россия к старому, попомни мои слова.
– Не могу. Вроде измены получится.
– Нет тут измены для народа. Наоборот, получишь от народа награду.
– Нет, чужой буду у вас... как чужой и тут.
– Поедем, Спиря, - горячо просит брата Михей.
– Я уеду, а Фольку с Васькой повесят.
– Бери их с собой!
– А мать?
– Скроется.
– Поедем, Глеб?
– повеселев, спрашивает Спиридон.
– А скотину на кого оставлю? Нет. Воюйте уж вы, командиры.
Спиридон, однако, оседлал своего коня. Михей тоже взял седло и стал ловить свою белоногую кобылу, резвую и норовистую. Она не давалась даже Глебу, коноводу.
Невдалеке послышались выстрелы. К балагану подлетел Федька.
– Дядя Михей, спасайся, за мной скачут белые!
Кто-то нарушил перемирие. Белые всадники приближались. Михей беспомощно стоял с седлом в руках.
– Не судьба, Михей!
– сказал Спиридон.
– Скачи живо. Брось кобылу. Садись на моего, твоей не уступит. Месяцем зовут!
– А мою Зорька!
– Михей вскочил на коня и помчался за Федькой.
Глеб держал своего коня, который мог увязаться за Михеем, а Спиридон уже ласково потрепал гриву Зорьки - кобыла неожиданно присмирела, услышав топот, и новому хозяину далась.
– Кто тут был?
– подскакали белые конники.
– Два пацана, станичники, - ответил Спиридон.
– Вот мать иху так! Ночью прибыл какой-то полковник и разматерил атамана и есаула за перемирие - красных, говорит, тут на
– Что за полковник?
– По фамилии Арбелин.
– Эге, - свистнул Спиридон, - знакомая фамилия, служили мы у него в полку. Где он квартирует?
– Наверное, в "Бристоле", а может, и в "Гранд-отеле".
– Это шишка крупная, тут он неспроста, надо с ним повидаться.
– Уже слышно: всем идти на Москву - и больным, и легко раненным, до пятьдесят лет - всем под ружье.
– Всю жизнь казаки шли на Москву - и ни разу не взяли!
– говорит Спиридон.
– Ты к чему это, сотник?
– покосился волчьей сотни казак. Запорожская Сечь разве не грабила Москву?
– К тому, что теперь непременно возьмем, - опустил глаза сотник.
– Выпить есть?
– спросил волчак.
– Вон у хозяина спроси, - Спиридон показал на Федора.
– Ваши бабы?
– облизнул губы волчак, видя Марию и Фолю.
– Наши, жены, с левого края моя, а с правого брата.
Услышав это, Глеб направился к Марии и завел с ней разговор. Казаки повернули в станицу.
УЧЕНИЕ О ЧЕРЕПЕ
По причине болезни печени князь Арбелин прибыл в станицу подлечиться целебной водой. Заодно возглавил тощий гарнизон, инвалидную команду. Все боеспособные силы ушли на северный фронт. Наступал самый решительный момент гражданской войны - поход Деникина на Москву.
За последние годы Арбелин почти не изменился, по-прежнему не сделал никакой карьеры и даже чином не вырос. Служил он давно по инерции. Его княжеское происхождение и философия - а он был философом - никого не интересовали. В белой армии была масса офицеров из низов, взводных ванек, и им вряд ли пришлись бы по душе аристократические теории князя.
Белый комендант занял люкс в "Гранд-отеле", свез туда половину курортной библиотеки, запасся винами, толковым поваром и искал хорошее общество. В станице он встретил знакомого Александра Синенкина. Арбелин принадлежал к тому типу людей, о которых сказано, что их сгубило салонное остроумие. Его конек - фраза. Похлебывая из тонкого бокала, в мерцании свечей и золотых корешков книг, князь просвещал станичных собеседников. Кроме Александра, к нему приходили по вечерам новоиспеченный директор курортов, несколько медиков, имеющих частные лечебницы, две-три дамы сомнительной репутации, занесенные сюда ветром войны.
– Господа! Главное: происхождение. Вот и наш уважаемый агроном Александр Федорович утверждает, что все дело в корне. Однажды мы с ним оказались в чужом городе и изучали по книгам древнейшее дно моря, некогда плескавшееся на месте Кавказа. Мы "штурмовали" с ним белые твердыни Эльбруса, "разыскивали" в старых моренах стоянки первых людей и пришли к выводу, что Кавказ - легендарная, оставшаяся лишь в преданиях родина, праколыбель человечества.
Поскольку это был главный постулат новой теории князя, тут станичный философ возбуждался, начинал ходить по яркому ковру, поднимая палец к голове.