Мост через бухту Золотой Рог
Шрифт:
— Я прочитала об этом в газетах.
— Почему ты хочешь, чтобы настал социализм?
Я посмотрела на пишущую машинку — американская модель.
— Я хочу построить социализм, чтобы мы могли сами делать себе пишущие машинки.
Главный допрашивалыцик сказал:
— Я тоже хочу этого.
Потом он сказал, обращаясь к остальным четырем допрашивалыцикам:
— Видите, господа, коммунисты постоянно используют таких красивых девушек. Посмотрите на нее — эти глаза, эти брови, эти баклажановые волосы, эти чудные сладкие
Четверо мужчин молчали. Главного допрашивалыцика вдруг прошиб пот, он взял лист бумаги, лежавший рядом с пишущей машинкой, и вытер себе шею. Один из четырех мужчин спросил меня:
— Не узнаёшь меня?
Он повернулся к своему начальнику и сказал:
— Видите, господин майор, она не узнаёт меня!
Он пододвинул мне фотографии.
— Я вел тебя в Анатолии, когда ты ехала на персидско-турецкую границу, следил за каждым твоим шагом. Ты сказала курдам в горах, что они должны убивать турецких жандармов.
— Нет, я такого не говорила, я только дала им лекарства.
— Я был там и слышал всё собственными ушами.
— Там было только две женщины, они кормили своих детей грудью, потом там был еще их муж, лошадь и три осла. Или лошадь это были вы?
Допрашивальщик рассмеялся и сказал:
— Господа, давайте не будем терять время с этой артисткой. Послушайте, госпояса актриса, вы хороши собой, вы могли бы найти себе хорошего мужа, наролсать детей. Скалсите, зачем вам эти игры в социализм?
Мне разрешили выйти из комнаты, и полиция отвезла нас с Керимом на азиатскую сторону Стамбула, к армейским. Военные доллсны были решить, что с нами делать дальше. Там нас передали майору, который спросил меня:
— За что вы здесь?
Полицейский показал ему любовные письма. Майор посмотрел на скорую руку письма и сказал:
— И за это вас взяли? Проваливайте! Не хватало мне еще тут любовными письмами заниматься! Проваливайте, и чтоб я вас тут больше не видел!
Полицейские доставили нас и наши любовные письма обратно в префектуру. Когда мы ехали на пароме, я видела через решетку полицейской машины мост через бухту Золотой Рог. Керим весь исхудал и был небрит, ему было страшно. Я держала его за руку. Он сказал мне:
— Позвони твоему отцу. Пусть вытащит нас отсюда. Скажи, что я твой жених.
В полиции они снова нас разделили, и я снова села на тот же самый стул.
Еще три недели я просидела на этом стуле, а по ночам мы с транспортниками играли в шахматы и домино. В приемную то и дело приводили новых задержанных. Однажды привели индуску, артистку цирка. Она была танцовщицей, выступала со змеей — боа. Со змей на шее она села на полицейский стул и заказала на всех полкурицы. Змея болталась у нее на шее и спала, напичканная опиумом. Ночью начальник полиции заглянул к нам в комнату, посмотрел на нас и спросил:
— Ты кто?
—
— А ты кто?
— Циркачка, танцую со змеями.
— А ты кто?
— Актриса.
Потом он сказал:
— Рабочая, актриса, циркачка. Пусть Аллах покарает вас, шлюхи проклятые!
После этого он ушел, оставив в комнате следы студенческой крови, которую он принес на башмаках. Утром полицейские всегда приходили с пакетами соли. Люди, которых они пытали, должны были потом отмачивать ноги в соленой воде, чтобы они не распухали и не оставалось следов. На нашем этаже они пытали студентов, подключали к гениталиям ток, а когда арестованные кричали, полицейские принимались потешаться над ними:
— И этот называется герой Турецкой народной армии спасения?
Мне разрешили позвонить отцу.
— Папа, спаси меня и моего жениха, забери нас отсюда.
Он сразу приехал с двумя тюбиками зубной пасты, двумя зубными щетками, двумя полотенцами и потребовал свидания со мной. Полицейские сказали ему, чтобы он шел домой, но отец стал кричать на лестнице так, что голос его был слышен на всех семи этажах:
— Я жизнь положил на эту страну, вся голова уже седая! Я хочу видеть мою дочь! Что вы сделали с ней?
Полицейские сказали:
— Вали отсюда! Пошел вон!
Отец продолжал кричать:
— Я хочу видеть мою дочь!
Полицейские впустили его ненадолго. Он сразу замолчал, а потом сказал тихим голосом:
— Дочь моя.
Он дал мне зубные щетки и полотенца и сказал:
— Я спасу вас, дочка.
Затем появились студенты без рук. Они собирались взрывать бомбы в знак протеста против смертного приговора, вынесенного Денизу, Юсуфу и Хюсейну, бомбы взорвались у них в руках. Они сидели рядышком на стульях и сгоняли культян псами друг у друга мух.
Когда нас с Керимом выпустили и мы вышли на улицу, там стояли отцы тех студентов, которых пытали, и в руках у них были большие ботинки.
Один отец сказал:
— Мой сын обычно носит сороковой размер, а теперь ему нужен сорок пятый. С ногами у него совсем плохо.
Слепые кормили голубей зерном, и голуби взлетали из-под наших ног. Мы шли по мосту через бухту Золотой Рог. Мы оба стали на шестнадцать килограммов легче. Дул ветер, я держалась за перила моста, Керим держался за меня. Из продуктовой лавки я позвонила родителям и сказала:
— Нас выпустили.
Когда я положила трубку, продавец сказал:
— Поправляйтесь. Мой сын тоже там был, а теперь дома.
Он дал нам два яблока. Мы сели на пароход и поехали на азиатскую сторону, к моим родителям. Пока мы ехали, я смотрела на море, и оно казалось мне старым синим ковром, который покрывает бесконечный пол. Я бросила яблоки в море, и синева зашевелилась. Дома родители в первый раз увидели Керима и поцеловали его. Отец продемонстрировал мне свою густую бороду, которую он отрастил за это время, и спросил: