Мой босс. Без права на ошибку
Шрифт:
Шершнев вызывает не злорадство, а жалящее чувство беспокойства в груди.
Поджимаю губы и отворачиваюсь. Я жалею его? Недоуменно смотрю на стакан в руке. Похоже, что алкоголь и шок так на меня повлияли.
— Еще бы она тебе перечила, — давлю усмешку и тянусь к стоящей возле дивана бутылке. — Ты же у нас великий спаситель.
— Лена, — желваки на лице Шершнева напрягаются. Наклоняется. — Я решил, что здесь тебе будет спокойнее, а…
—… Моей маме не стоит видеть меня в таком состоянии, — послушно
Шершнев отнимает ладони от лица и смотрит с недоверием. Равнодушно пожимаю плечами. Взгляд скользит к пустому стакану возле него. Приподнимаю бутылку и киваю.
— Я не алкоголичка. Побудешь моим другом на день?
Шершев недоуменно вздергивает бровь, затем щурится. Мысленно бью себя по лбу, тяжело вздыхаю и закатываю глаза.
«Почему ты такой тугой, Олег?»
— Или пей со мной, или я не стану. Но мои моральные травмы останутся на твоей совести.
Колеблется. Смотрит то на бутылку, то на меня с подозрением.
— Ты же с Воробьевой дружишь, — хмурится и нервно барабанит по стакану. — Она не лучший кандидат на эту роль?
— Шершнев, ты жениться собрался, — смеюсь, глядя в растерянное лицо. — Разговаривать мы, как будем?
— Как все, — бубнит под нос.
Давлю смешок, затем откидываюсь на спинку дивана.
— Во-первых, сейчас Кате хватает своих проблем, — делаю большой глоток из стакана и морщусь. — Во-вторых, не хочу, чтобы про мою ситуацию кто-то знал. Катя, конечно, никому не расскажет, но зажалеет до смерти.
— А жалость тебе не нужна, — протягивает Шершнев и забирает из моих рук бутылку.
— Бинго, — салютую стаканом. Допиваю остатки, затем прикладываю ладонь ко рту. — Видишь, ты уже справляешься.
Пьем в полной тишине. Я молчу, Шершнев тоже ничего не спрашивает. Но атмосфера не кажется давящей. Наоборот. Под размеренное потрескивание дров накатывает облегчение. В груди тепло то ли от выпитого алкоголя, то ли я, наконец, согреваюсь.
— Я тебя, кстати, вспоминала, — выдаю и, поджав под себя ноги, выпрямляюсь.
От выпитого покачивает, в голове клубится туман. Шершнев усмехается; уголки губ тянутся наверх, а тень от огня в камине дорисовывает горькую улыбку.
Или это игра моего воображения?
— Нет, я серьезно, — икаю и хмурюсь.
Сколько мы выпили?
Шершнев кашляет в кулак, маскирует смех. Обида пронзает тело горячей волной.
Что такое? Я ему тайны рассказываю, а он смеется.
Отбрасываю в сторону плед и подползаю к нему на коленях. Бесстыжие глаза оказываются напротив моих.
— Не веришь?
— Верю, верю, — тянется к почти пустой бутылке и выливает остатки в бокал. — Так вспоминала, что не узнала при встрече.
— О-о-о, — улыбаюсь во весь рот. — Ты обиделся, что ли? Укололо?
Шутливо хлопаю Шершнева по плечу. Его кожа через
Очнувшись, убираю руку и ерзаю на месте.
Неудобно вышло.
— Ладно, чего ты? — дую губы и с удобством устраиваюсь рядом. — Правда вспоминала. Твою группу, и то, как ты на гитаре играл. У тебя талант, в курсе? Кстати! — восклицаю, хватаюсь за него. — А что с музыкой? Играешь?
— Нет, — пальцы Шершнева выскальзывают из моей ладони.
Вздыхаю с сожалением, после чего устраиваю голову на его плече. Впервые за долгое время легко и спокойно. И то, что подобное происходит в компании Шершнева, нисколько меня не беспокоит.
Вдруг все и правда не так уж плохо?
Глава 28
Глава 28
— Жалко, — поджимаю губы. — У тебя талант.
— Спорное утверждение, — в голосе проскальзывают хриплые ноты. — Относительное.
— Относительно меня, точно талант, — упрямо повторяю. — И прекрати со мной спорить!
— Даже не думал, — вздыхает и крутит пустой стакан в руке.
— Мне всегда нравилось, как ты играл, — мечтательно протягиваю и довольно щурюсь, когда погружаюсь в воспоминания. — Потому что становился другим. Смотришь, а это словно и не ты. Погруженный, глубокий, неземной. Думала, когда найду дело своей жизни, стану такой же. Слышишь меня?
Недовольно толкаю Шершнева коленом.
— Слышу, — с шипением потирает бок. — Не лягайся только.
— Вот, — чешу нос о его плечо, — сбил меня с мысли.
— Опять я виноват, — трет лоб и зарывается пальцами в волосы.
— Не я же. Сижу, распинаюсь. Хоть слово, хоть половина. Ничего не вытащишь. Что за мужики пошли?
— Спроси что-нибудь, и я отвечу, — тихо говорит Шершнев, и я замираю.
Атмосфера в воздухе неуловимо меняется. Он становится каким-то тяжелым и вязким. Застревает в легких, затем оседает на губах, словно сладкий сироп. Сердце колотится о ребра. Так сильно, что, кажется, вылетит из груди. Унесется за воспоминаниями в прошлое, где все было гораздо проще.
Облизываю губы. Вопрос вертится на кончике языка, но что-то мешает. Страх сталкивается с неуверенностью, горечью оседает внутри. Ладонь скользит по груди Шершнева и останавливается там, где бьется сердце.
Слышу его пульс. Он бьется с моим в безумном ритме, перебивает все вокруг.
— Олег, — Шершнев оборачивается, и изумрудное свечение окутывает меня.
Закусываю губу, когда его взгляд темнеет. Сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть.
Он же все сказал сегодня, верно? Я слышала. Никаких чувств. Но почему смотрит так, словно мы вернулись в далекое прошлое?